Совершенно верно, что для политически развращенных различными социалистическими и иными лицедеями слова воспитателями рабочих он больше не Царь-Правитель. Он только человек. Но не увидеть в нем истинного русского человека они не могли, так как близкое соприкосновение с ним в охране, с его Семьей, с их жизненным бытом и, главное, с их высокоправославной религиозностью открывало глаза простых людей на сущность натуры бывшего Царя и устанавливало между ними невольно внутреннюю связь по сродству основных, коренных черт народного характера. Этой внутренней связи с русским народом не могли иметь ни Саковичи, ни Логиновы, ни Ленины, ни Гучковы, ни Керенские, ни Львовы, ни один из их сподвижников, активных и пассивных, всего революционного периода 1917 года и предшествовавших ему подготовительных смутных годов.

Сколько должно было быть у бывшего Царя любви к своему русскому народу, сколько великой русской жалости к темноте его, чтобы даже в Екатеринбурге не разувериться в действительных свойствах его натуры и не отвернуться от него, а всегда и при всех тяжелых обстоятельствах стремиться стать ближе к нему, приласкать его, от чистого сердца протянуть ему руку. И в большинстве случаев он не ошибался: простой русский человек его понимал и, кто бы он ни был по испорченности натуры, так или иначе откликался. Царь говорил: «Русский человек – это мягкий, хороший, душевный человек; он многого не понимает, и этим пользуются злые люди. Но на него можно воздействовать добром». Как раз именно такую натуру русского человека он сам и вмещал в себе, а злые люди пользовались этим и… воспользовались окончательно в стремлении к власти, в заботе лишь о своем эгоистическом «я» и в ослеплении своими не русскими политическими принципами. В последнем отношении характерен эпизод, случившийся с комиссаром Панкратовым, как рельефно отражающий сущность политиканствовавших людей того времени, воображавших, что в своем, приобретенном с Запада, социалистическом мировоззрении они лучше знают и ближе стоят к русскому простому народу, чем русский Царь.

Панкратов был прислан в Тобольск Керенским вместо комиссара Макарова. По существу, это был человек не злой, мягкий и безвольный, но, к несчастию, узкий, партийный, идейный социалист. Его главная мысль по приезде в Тобольск заключалась в том, что надо развить и воспитать солдат, чтобы Царской Семье было хорошо среди них. Для этого он стал по-своему развивать солдат охраны, но результаты получились для него совершенно неожиданно чрезвычайно неприятные: вместо просвещения – солдаты начали развращаться; появилась партийность и злоба; солдаты стали хулиганить, – и Панкратов, испугавшись, отступил. Каково же было его удивление, когда, спустя некоторое время, вновь зайдя в помещение солдат, он застал там Государя с Наследником, игравших с солдатами в шашки и мирно беседовавших с ними. При входе его Государь добродушно предложил Панкратову присоединиться к их компании, но смущенный революционер-воспитатель, сконфузившись, поспешил уйти.

* * *

Старик Чемадуров, 10 лет пробывший при Государе Императоре в должности камердинера, незадолго до своей смерти в простом рассказе верного слуги так исторически ценно обрисовал покойного бывшего Царя:

«Камердинеров при бывшем Государе было трое: я, Петр Федорович Котов и Никита Кузьмич Тетеревятников; каждый из нас дежурил при бывшем Государе понедельно. В круг обязанностей дежурного камердинера, кроме обычных, входили: исполнение всех личных приказаний Государя и доклад о всех особых, имевших к нему личный доступ. Без доклада камердинера никто, кроме супруги Государя и его детей, не имел права входить в кабинет Государя.

За время моей почти 10-летней службы при Государе я хорошо изучил его привычки и наклонности в домашнем обиходе и по совести могу сказать, что бывший Царь был прекрасным семьянином. Обычный порядок дня был таков: в 8 часов утра Государь вставал и быстро совершал свой утренний туалет; в 8.30 пил у себя чай, а затем до 11 часов занимался делами, прочитывал представленные доклады и собственноручно налагал на них резолюции. Работал Государь один, и ни секретарей, ни докладчиков у него не было. От 11 до 1 часу, а иногда и долее, Государь выходил на прием, а после часу завтракал в кругу своей Семьи. Если прием представлявшихся Государю лиц занимал более положенного времени, то Семья ожидала Государя и завтракать без него не садилась. После завтрака Государь работал и гулял в парке, причем непременно занимался каким-либо физическим трудом, работая лопатой, пилой или топором. После работы и прогулки в парке – полуденный чай. От 6 до 8 часов вечера Государь снова занимался у себя в кабинете делами. В 8 часов вечера Государь обедал, затем опять садился за работу до вечернего чая в 11 часов вечера. Если доклады были обширны и многочисленны, Государь работал далеко за полночь и уходил в спальню только по окончании всей работы. Бумаги наиболее важные Государь сам лично вкладывал в конверты и заделывал: для отсылки бумаг по принадлежности Государь приглашал дежурного камердинера. Перед отходом ко сну Государь принимал ванну. Кроме того, Государь аккуратно вел дневник и писал иногда до глубокой ночи. Тетради дневников тщательно сохранились, и таких тетрадей накопилось очень много.

В семейном быту Государь не допускал никакой роскоши, и в столе, одежде и домашнем обиходе Государь и вся его Семья придерживались скромных и простых привычек. Отличительной чертой всей Царской Семьи была глубокая религиозность. Никто из членов Семьи не садился за стол без молитвы; посещение церкви было для них не только христианским долгом, но и радостью. Отношения между членами Семьи были самые сердечные и простые, как между Государем и Государыней, так и между родителями и детьми».

Нравственные облики покойных Государя и Государыни обрисовываются более полно в рассказах лиц, случайно ставших близко к интимной жизни Царской Семьи уже в революционный период, т. е. лиц, как бы наблюдавших за жизнью Семьи со стороны и не принадлежавших раньше к придворной среде.

По отзывам всех этих лиц, Государь был человек умный, образованный и весьма начитанный. Он обладал громадной памятью, особенно на имена, и являлся чрезвычайно интересным собеседником. Он хорошо знал историю и любил серьезные исторические книги. Любил он физический труд и жить без него не мог, в этом он был воспитан с детства.

Доброта и простота чувствовались в нем при его обращении с людьми: ни малейшей надменности или заносчивости в нем не было. Он был замечательно предупредителен и внимателен к другим. Госпожа Битнер, случайная учительница в Тобольске, преподававшая русский язык Наследнику, говорит: «Если я иногда по нездоровью пропускала урок, не было случая, чтобы он, проходя утром через нашу комнату, не расспросил меня о моем здоровье. С ним я всегда чувствовала себя совсем просто, как будто век его знала».

В своих потребностях Государь был очень скромен: берег одежду, не позволял себе в этом лишней траты, и сплошь да рядом можно было видеть на нем потертые, но исправно починенные и вычищенные штаны и износившиеся сапоги. Вина он почти не пил: за обедом ему подавались портвейн или мадера, и он выпивал не больше рюмки. Он любил простые русские блюда: борщ, щи, кашу. Был он весьма религиозен, ни ханжества, ни суеверных предрассудков в нем не было. Он был истинный русский христианин по вере и строгий исповедник догматов Православной Церкви.