Летти пришла ему на помощь.

— Возможно, уже в понедельник, — сказала она, подталкивая его в сторону. — Но мы слышали в доках, что его корабль может задержаться — плохая погода над Атлантикой, вы знаете, — так что это может занять еще несколько недель.

— Как неудобно, — сказала миссис Клеменс. — Вы останетесь надолго?

— О, нет, мы возвращаемся в колледж завтра. Перед уходом мы оставим записку на столе в столовой.

— Очень предусмотрительно. Ну, спокойной ночи, — весело сказала миссис Клеменс и вышла обратно под дождь.

Они съели сыр и оливки за несколько секунд. Хлеб был твердым, и его пришлось жевать, что замедлило их, но через несколько минут и он был съеден. Затем они с тоской посмотрели на бутылку вина, понимая, что нужно быть начеку, и отчаянно желая напиться, пока Рами не взял на себя ответственность и не спрятал ее в кладовке.

К тому времени было уже половина одиннадцатого. В Оксфорде все они еще несколько часов не спали бы, корпели над заданиями или смеялись в комнатах друг друга. Но все они были измотаны и слишком напуганы, чтобы разойтись по отдельным спальням, поэтому они разыскали в доме все одеяла и подушки, которые смогли найти, и сложили их в гостиной.

Они решили спать посменно, чтобы один человек всегда бодрствовал и нес вахту. Никто из них не верил, что полиция может ворваться в двери, и неважно, что они мало что могли с этим поделать, если бы это случилось, но было приятно проявить хотя бы минимальную предусмотрительность.

Робин вызвался первым. Сначала никто из них не мог усидеть на месте, все дрожали от кофе и нервов, но вскоре усталость взяла верх, и через несколько минут их ропот беспокойства сменился глубоким ровным дыханием. Летти и Виктория примостились на диване, голова Виктории лежала на руке Летти. Рами спал на полу рядом с Робином, облокотившись на диван, как на защитную опору. От вида их всех вместе у Робина заныло в груди.

Он ждал полчаса, наблюдая, как вздымаются и опадают их груди, прежде чем решился встать. Он решил, что можно покинуть свой пост. Если что-то случится, он услышит это через весь дом — дождь уже ослаб до легкого стука, и в доме воцарилась смертельная тишина. Затаив дыхание, он на цыпочках вышел из гостиной и поднялся по лестнице в кабинет профессора Ловелла.

Там было так же тесно и грязно, как он помнил. В Оксфорде профессор Ловелл поддерживал в своем кабинете некое подобие порядка, но дома он позволял своим вещам превращаться в состояние управляемого хаоса. Свободные бумаги валялись на полу; книги были сложены стопками на полках, некоторые лежали открытыми, некоторые были закрыты засунутыми внутрь ручками, чтобы делать пометки на страницах.

Робин прошел через всю комнату к столу профессора Ловелла. Он никогда не стоял за ним, только сидел напротив, нервно сцепив руки на коленях. С другой стороны стол казался неузнаваемым. В правом углу стояла картина в рамке — нет, не картина, а дагерротип. Робин старался не присматриваться, но не мог не заметить очертания темноволосой женщины и двух детей. Он перевернул рамку.

Он пролистал свободные бумаги на столе. Ничего интересного — заметки о стихах династии Тан и надписях на костях оракула, оба исследовательских проекта, которыми, как Робин знал, занимался профессор Ловелл в Оксфорде. Он попробовал открыть ящик справа. Он ожидал, что тот будет заперт, но он без труда открылся. Внутри лежали пачки и пачки писем. Он вытащил их и поднес к свету одно за другим, не зная, что ищет и что ожидает увидеть.

Ему нужна была только фотография этого человека. Он хотел знать, кем был его отец.

Большая часть переписки профессора Ловелла была с преподавателями Вавилона и представителями различных торговых компаний — немного с Ост-Индской компанией, еще больше от представителей «Маньяк и Ко», но львиная доля была от людей из «Джардин и Мэтисон». Это было довольно интересно. Он читал все быстрее и быстрее, пробираясь через стопку, пропуская вступительные слова в поисках критических фраз, спрятанных в средних абзацах...

...Блокада Гютцлаффа может сработать... потребуется всего тринадцать военных кораблей, хотя вопрос во времени и расходах... Простая демонстрация силы... Линдси хочет пристыдить их дипломатическим уходом, но это, конечно, подвергнет опасности единственных оставшихся таможенных агентов... Доведи их до края, и они отступят... Не так уж трудно уничтожить флот, управляемый моряками, которые даже не знают, что такое пароходы...

Робин медленно выдохнул и откинулся в кресле.

Две вещи были ясны. Во-первых, не было никаких сомнений в том, что это за документы. Письмо преподобного Гютцлаффа четырехмесячной давности содержало подробную схему главных доков Кантона. На другой стороне был список всех известных кораблей китайского флота. Это были не гипотезы о китайской политике Британии. Это были военные планы. Эти письма включали подробные отчеты о береговой обороне цинского правительства, отчеты с подробным описанием количества джонок, защищающих военно-морские станции, количества и расположения фортов на близлежащих островах, и даже точное количество войск, размещенных на каждом из них.

Во-вторых, голос профессора Ловелла стал одним из самых «ястребиных» среди его собеседников. Поначалу у Робина зародилась глупая, беспочвенная надежда, что, возможно, эта война не была идеей профессора Ловелла, и что, возможно, он призывал их остановиться. Но профессор Ловелл весьма резко высказывался не только о многочисленных преимуществах такой войны (включая огромные лингвистические ресурсы, которые окажутся в его распоряжении), но и о легкости, с которой «китайцы, вялые и ленивые, с армией, не имеющей ни йоты храбрости или дисциплины, могут быть побеждены». Его отец был не просто ученым, оказавшимся втянутым в торговые войны. Он помогал их разрабатывать. Одно неотправленное послание, написанное аккуратной, крошечной рукой профессора Ловелла и адресованное лорду Пальмерстону, гласило:

Китайский флот состоит из устаревших джонок, чьи пушки слишком малы для эффективного прицеливания. У китайцев есть только один корабль, способный противостоять нашему флоту, — купленный у американцев торговый корабль «Кембридж», но у них нет моряков, способных управлять им. Наши агенты сообщают, что он простаивает в бухте. Мы быстро справимся с ним с помощью «Немезиды».

Сердце Робина билось очень быстро. Его охватило внезапное желание узнать все, что только возможно, определить все масштабы этого заговора. Он лихорадочно прочел всю пачку; когда письма закончились, он достал из левого ящика другую стопку корреспонденции. В ней обнаружилось много того же самого. Целесообразность войны никогда