– Подойди и забери, – бросила она тонким и срывающимся голосом.

В башню вели двери из темного дерева, отполированные до блеска и украшенные узором из свернувшихся змей. Они были закрыты.

Я здесь. Ты вернешь то, что принадлежит мне.

– Я уничтожу его, – сказала она, сжимая ладонь Шутмили и Реликварий. Шутмили зажмурилась и не двигалась.

Тогда ты умрешь здесь. Вы обе. Тысячеглазая Госпожа раздавит вас в своих объятиях.

– Но ты тоже умрешь, – сказала она. Она поставила на карту все. Белтандрос Сетенай был рычагом, который мог изменить мир, а Реликварий был его точкой опоры. – Ты жил долго, но если я уничтожу твой Реликварий, ты не доживешь до этого момента. Разве не так, Пентравесс?

Двери открылись. За ними клубилась бесформенная тьма, а на пороге стоял маг в мантии из зеленой парчи.

– Мне следовало догадаться, – заметил он, – что декорации не произведут на тебя впечатления.

Он выглядел так же, как всегда, но он лгал. Замок не был декорацией. Он был куда более настоящим, чем этот человек с его грустной улыбкой и сочувственным взглядом.

– Теперь я стал собой, – заметил он. – Как я понимаю, тебя это огорчает, но у меня были причины скрывать свое истинное имя. Вообще-то я сам забыл его. Долгие века поисков в темноте и редкие вспышки прозрения. Я никогда не вводил тебя в заблуждение по поводу чего-то важного.

– Мне все равно. Кем бы ты ни был, ты можешь умереть, – сказала Ксорве. – И тебя смерть страшит куда больше, чем нас.

– Да, я могу умереть, – сказал он. – Я знаю, что такое предательство, но этого я не ожидал. Не от тебя, Ксорве. – На один краткий миг ей захотелось вернуться в дворец Тлаантота, и чтобы все стало как прежде: ее работа, повседневные хлопоты, былое отношение Сетеная к ней. – Я забрал тебя с собой. И всегда был добр к тебе.

Она крепче сжала Реликварий.

– Ага. Все так, – сказала она. – Считай меня неблагодарной.

– Я сделал тебя той, кто ты есть. – Он не стал подходить ближе. Двери башни захлопнулись за ним, но он не отрывал взгляда от Ксорве и Реликвария.

– Ты хочешь сказать, что сделал меня своей наемницей. Своим инструментом.

Ей было что сказать. Она научилась убивать ради него. Благодаря ему она узнала все виды жестокости в теории и на практике. Она безжалостно подавила в себе все черты, которые мешали ей служить его цели. Гнев Ксорве напоминал огромную волну, что простирается на сотни миль и набирает силу и скорость, устремляясь к побережью. Но если она что-то и получила, став его инструментом, так это силу, способную сжать и усмирить это чувство. Она сдержалась.

– Ксорве, – сказал он. – Если бы я знал, что тебе это не нравится… Ты правда веришь, что мне было все равно? Я подарил тебе твою жизнь.

– Она не твоя, чтобы ее дарить! – бросила Ксорве и прикусила язык, снова сдерживая гнев. Бессмысленно убеждать его. Ей просто нужно, чтобы он сделал так, как она хочет.

– Знаешь, это довольно нечестно с твоей стороны, – сказал он.

Ксорве рассмеялась. Это было почти забавно.

– Разве? – Она забрала Реликварий у Шутмили и дернула за цепь – та лопнула, и сотни звеньев рассыпались как песок. – Нечестно, что ты хочешь, чтобы я вернула тебе твою жизнь.

– Это все очень умно… – начал он, но вздрогнул, осознав, что Ксорве вот-вот откроет Реликварий.

Вот он – трон, как и говорил Тал. Вот она – земная обитель. Она открыла крышку Реликвария. Внутри, аккуратно уложенное среди драпировок как гигантская жемчужина, находилось живое, бьющееся сердце, – такое же свежее, как в тот день, когда оно было вырезано. У нее был с собой меч, но и без этого она могла бы легко раздавить сердце руками.

– Значит, все это ложь, – сказала Ксорве. – Все эти невероятные знания. – Она не удивилась. Пентравесс никогда и не собирался оставлять наследие. Не в его природе отдавать что-либо просто так.

– Я сам в это верил, – сказал он. – Когда так долго живешь на свете, об этом легко забыть.

– Итак, – сказала она. – Я ведь могу попросить взамен что угодно. Стать канцлером Тлаантота. Забрать твой дворец. Твой корабль. И ты отдашь мне что угодно. Для тебя нет ничего ценнее этого. Ты согласишься на все.

Вот настоящий урок, который она усвоила в крепости Псамага. Несмотря на страх, несмотря на боль, она чувствовала, что Сетенай значил для нее больше, чем ее собственная жизнь. Но для мага, при всей его гордости и могуществе, не было ничего важнее, чем собственное бессмертие – и в этом крылась его слабость.

Он сделал движение, словно хотел выхватить шкатулку, но передумал.

– Чего же ты хочешь?

Из его голоса и выражения лица исчез последний намек на теплоту. Это была просто сделка, и хорошо, что он это понял.

– Я хочу, чтобы ты вытащил нас отсюда, – сказала Ксорве. – Отправил куда-нибудь в безопасное место.

– Как разумно, – протянул Белтандрос, довольно убедительно изображая скуку. – Это все?

– Нет, – сказала Ксорве. – Еще мне нужны твои перчатки.

– Мои что? – он с недоверием рассмеялся. – Зачем? От них тебе нет никакого толку.

– Ты носишь их, и с тобой все в порядке, – сказала она. – Они защищают тебя. Магия не причиняет тебе вреда. Тал рассказал мне все.

– Ясно, – сказал он. – Собираешься жить вечно, да?

– Нет, – сказала она. – Это меня не интересует. Держу пари, ты сделаешь себе другие, но я предпочла бы, чтобы это тебя задержало.

– И чем же еще, интересно знать, они тебе помогут?

– При всем уважении – это тебя не касается, – отрезала Ксорве.

– И что дальше? Как ты изящно дала понять, я у тебя на поводке. Предлагаешь мне всюду следовать за тобой? – каждое слово было острым и ясным, как осколок льда.

– Нет, – сказала Ксорве с нескрываемым отвращением. – Когда мы будем далеко отсюда, в безопасности, с твоими перчатками, и я буду уверена, что ты не превратишь меня в статую или не отправишь в ад, тогда ты сможешь забрать его себе. – Она с щелчком захлопнула коробку, и он вздрогнул. – Вот и все. Готово. Давай.

Все трое повернулись – странная группа в одной точке – и прошли через дверь в песке.

Ксорве волновалась – вдруг он вернет их на арену, прямо под прицел императорских лучников. Вместо этого дверь вывела их в переулок в нижнем Карадуне, узкий и тенистый, несмотря на жаркий и солнечный день. В нескольких ярдах от них кто-то мочился на стену. При виде троицы незнакомец с опаской сделал шаг назад. Глаза его округлились, и он бросился прочь, на ходу застегивая бриджи. Со стороны они, наверное, представляли собой странную картину. Маг во всем своем великолепии. Шутмили в лохмотьях осужденной. Ксорве все еще была в костюме демона-приспешника.

Шутмили открыла глаза, моргнула при виде солнца и сказала: