– Дорогая моя, откуда же мне знать…

– Я, как и ты, считала, что Реликварий был создан, чтобы спасти Пентравесса от его собственной гибели. Но что, если они оба намеревались обмануть смерть?

– И правда, что? – Сетенай затушил сигару. Его голос утратил всякую веселость.

– Когда весь мир охотится на тебя, ты притворяешься мертвым, прячешься, и, вероятно, забываешь.

Оранна положила ладонь в перчатке ему на грудь.

– Ирискаваал никогда по-настоящему не умирала. Она все еще живет в тебе. Ты – трон. Ты – земная обитель. Ты – Пентравесс.

Тал внимательно слушал, скрючившись за дверью. Сейчас он скорее бы отрезал себе руку, чем отвернулся.

– Да, – в конце концов признался Сетенай тоном, который, видимо, означал поражение. Тал никогда раньше не слышал у него таких интонаций. – Полагаю, ты права. – Он не улыбался, но на его лице было написано непривычное удивление и восторг. Незнакомые сюрприз и восторг. – Я столько всего забыл. Реликварий вернул мне воспоминания. Я проснулся в интересном новом мире.

– Вот уж точно, – сказала Оранна.

– Но тогда ты должна понимать, что Реликварий не принесет тебе пользы. У Ирискаваал уже есть свое воплощение, и они с Неназываемым отнюдь не друзья.

– О, Реликварий твой. Он мне больше не нужен, и у меня есть свой покровитель. Я просто хочу знать, как ты это сделал. Вы оба.

– Не получается заинтересовать Неназываемого, да? – сказал Сетенай. – Не знаю, чем тут помочь, я никогда не понимал, чего он хочет.

– Он забывчив, – сказала Оранна. – И не осознает, на что способен. Чем он может стать. Что может сделать с миром.

– Ах, – сказал Белтандрос. – Это я могу понять.

Они продолжали говорить, все тише и тише, о вещах, которые Тал не понимал. Ужас волнами накатывал на него. Все было напрасно. Он никогда не стал бы незаменимым. Когда он немного пришел в себя, он понял, что скучает по Ксорве. Пусть даже она была самым скучным и самым недружелюбным человеком в его жизни и характером напоминала заточку, но ему хотелось напиться и затеять с кем-нибудь драку.

Интересно, что стало переломным моментом для нее? Что-то должно было произойти. Это случилось мгновенно? Возможно, однажды она просто повернула за угол с мыслью: «Да пошел ты, Белтандрос, я не этого хотела от своей жизни. Я не так себе это представляла. Ты никогда ничего мне не обещал, а я ничего не просила, потому что не хотела унижаться, и вот я здесь, сижу в темной комнате и слушаю ваш с ней разговор, и это чертовски унизительно».

Наверняка что-то подобное.

Ксорве уставилась на стену своей камеры, пытаясь не отчаиваться. Может быть, есть еще шанс. Она не знала, сколько времени займет суд. Она узнает больше, если Тал принесет ей газету. Может быть, если она выберется отсюда, она снова найдет место заточения Шутмили…

Но ведь она смогла пробраться в Могилу Отступницы только потому, что ей расставили ловушку. Здесь она была бессильна. Она не знала, чем живет этот город. Она не понимала ни карсажийцев, ни их Церковь, словно это было огромное нездешнее устройство, посылающее сигналы, которые она не могла расшифровать. Времени не было, а если бы и было, она не знала, с чего начать.

Тал не принес ей завтрак. Ей хотелось верить, что вместо этого он отправился в город за газетой.

Когда он, наконец, появился, он был одет на походный манер. Он смотрел на нее с чем-то похожим на извинение и вину, но несмотря ни на что, ее сердце с надеждой встрепенулось.

– Ты раздобыл ее? – спросила она. – Газету? Там было что-то о суде или… – Она не могла заставить себя произнести слово казнь.

– Что? – переспросил Тал. – Нет, конечно нет. – Он с вызовом посмотрел на Ксорве через решетку, а затем с решительной улыбкой вытащил из кармана ключ. – У меня есть кое-что получше. Мы выбираемся отсюда.

– Что это? – спросила она. – Это что-то вроде… Это Сетенай тебя надоумил?

– Нет, – отрезал Тал. – Я ухожу от него.

– Что? – она считала, что ничто ее уже не удивит, но она ошибалась.

– Я ухожу от него. С меня хватит. Я свободный агент. Я разорвал все связи. Вернул его письма. Что из этого тебе непонятно? Мне говорить помедленнее?

– Я тебе не верю, – отозвалась Ксорве. – Уходи. Передай ему, что я поговорю с ним, если он захочет, если…

– Нет, – сказал Тал. – Ему плевать на тебя или на меня, и так было всегда.

Она покачала головой.

– Я тебе не верю. Возвращайся и скажи Сетенаю, что я…

– Я ничего ему не скажу, потому что я не вернусь к нему, ведь он напыщенный ублюдок, и я его ненавижу. – В голосе Тала не слышалось горечи, скорее облегчение. – Какого черта, Ксорве, неужели так трудно в это поверить?

– Докажи, – сказала она.

– И докажу, – сказал он.

Он открыл дверь камеры и вошел внутрь, протягивая ей какой-то сверток.

Ксорве поняла, что это, даже не разворачивая.

– Серьезно? – сказала она, глядя на Реликварий. Он был завернут в рубашку Тала и выглядел совершенно обыденно.

Тал хихикнул.

– И меч твой прихватил.

Насмешливо фыркнув, она пристегнула его к поясу. Особой пользы от него не было, но так она чувствовала себя увереннее.

– Итак. Что же стало причиной?

К ее удивлению, Тал рассказал ей все.

– Я всегда думал, что он старше, чем выглядит, – подвел он итог. Ксорве поняла, что никогда об этом не задумывалась, как будто у него не было прошлого до того, как он объявился в Доме Молчания восемь лет назад.

– Он лгал нам, – сказал Тал. – Насчет Реликвария. Козел.

– Не знаю, – сказала Ксорве.

– Разве что он правда забыл, – сказал Тал. – Думаешь, это возможно? Представь, каково это – быть бессмертным.

Ксорве попыталась. Но будь она бессмертной, она бы сейчас бросилась к дверям тюрьмы и громко призывала бы Квинкуриат выйти и сразиться с ней. Они убьют ее, а она будет восставать раз за разом, но даже тогда она не сможет убить их всех и помешать тому, что они собираются сделать с Шутмили.

– Неудивительно, что он такой, – мрачно продолжал Тал. – Неудивительно, что он так отчаянно охотился за Реликварием. – Он пожал плечами. – Я всегда думал, что просто я делаю что-то не так, но…

– Да, – сказала Ксорве. – Похоже, теперь мы оба предатели.

Она снова уставилась на Реликварий.

– Что такое? – спросил Тал. Он переминался с ноги на ногу, но Ксорве молчала, и он продолжил: – Нам пора, или мы так никогда и не уйдем. Наверное, я должен навестить мать. Извиниться за то, что вел себя как засранец. Ты можешь делать все, что угодно. Купить столько газет, сколько влезет. Похитить карсажийских красоток и устроить себе гарем.