Молодец, Василь! Однако эту часть расшифровки импульсов надо еще корректировать».

Металлическая «рука» согнулась, сжала и разжала «пальцы». Григорий вложил в них карандаш. Ромашко подставил под него какой-то толстый журнал. На его обложке карандаш вывел нечеткими ломаными линиями: «П‑е‑т‑р Я‑к‑о-в‑л‑е-в‑и‑ч...»

— Григорий Васильевич! Объяви по селектору, пусть все сходятся в машинный...

Петр Яковлевич не договорил. Дверь распахнулась, и зал с радостными возгласами заполнили сотрудники лаборатории. Стали поздравлять, пожимать руки разработчикам, наладчикам, конструкторам... Хотя каждый из сотрудников был тоже причастен к этому чуду — мыслью, чертежами, колонками цифр, круглыми дырочками на перфолентах, записями на магнитной пленке...

— Товарищи! — поднял правую руку Петр Яковлевич. — Прошу внимания. Пока что наше изделие громоздкое, неуклюжее. Но оно уже многое может. Главное наше достижение — это доказательство, что путь наш правильный. Трудно даже представить возможности нашей усовершенствованной модели или моделей. Вскоре мы начнем устанавливать на заводах обрабатывающие станки с программным управлением, склады-автоматы. На заводах появятся электронные конструкторские бюро. Благодаря роботам-автоматам изменится сама сущность труда, мышления, отношения к труду...

Григорий слушал Петра Яковлевича в приподнятом настроении. Он полностью разделял его мысли. Все правильно, но... Как же будет трудно всему этому пробиться! Какие препятствия станут нагромождать на их пути высокопоставленные изощренные чиновники, чтобы подольше не расставаться с привычным, уютным, обжитым миром!

Когда Петр Яковлевич, поздравив сотрудников лаборатории с успешным выполнением задания Научного центра, и все стали расходиться, кто-то включил приемник. В зале зазвучал голос местного диктора:

— Передаем заявление врача Майи Львовны Беркович!

«Наконец-то одумалась», — с радостью отметил Григорий.

— ...Никуда ни с кем я не уеду со своей земли, — в заключение сказала Майя. — Здесь мой дом, здесь мои радости и боли.

Затем диктор передал сообщение прокурора о привлечении к уголовной ответственности группы расхитителей государственного имущества и группы сионистов, нелегально действовавших в городе. Среди других фамилий были названы фамилии: Гузь, Беркович...

...С Майей долго беседовали и в прокуратуре, и в горздравотделе, и еще раз в обществе терапевтов. Она признала свою вину, были найдены и обстоятельства, смягчающие эту вину.

Заведующий горздравотделом при ней позвонил директору Научно-исследовательского института защиты растений и попросил взять ее к себе на работу. Директор дал согласие. Майя обрадовалась. Еще бы! Ведь будущая работа многими узелками была связана с ее исследованиями в Институте матери и ребенка.

В прокуратуре ей сказали, что Иосиф Самуилович подарил свой особняк детскому дому. Но поможет ли ему этот «благородный жест» избежать наказания, еще неизвестно. Следствие продолжается...

44

...Савич тряхнул головой. Посмотрел на часы. Надо же! Не так уж и долго сидит на лавочке, каких-то сорок минут, а перед ним, будто на экране, промчались почти все годы его жизни и работы в Проблемной лаборатории.

Нелегкими они были. Но и нечего раскисать. Что-то все-таки удалось сделать. Да и рано подводить итоги. Многое еще впереди. И разработка новых моделей, и бессонные ночи, и борьба. Да, борьба! Ведь на свете живут еще разные Лысоруки, Берковичи, Гузи... И мир не скоро избавится от них.

Савич встал, стряхнул с брюк пепел и побрел домой.

45

Областная газета напечатала очерк Максима Бигуна о работе Проблемной лаборатории. Большая его часть была посвящена успешному выполнению задания Научного центра.

В очерке почему-то на первое место выдвигалась фигура Ореста Остаповича Олияра. Он разработал... Он проложил тропу... Он сплотил коллектив на осуществление и внедрение... О Петре Яковлевиче, Савиче, Ромашко, Гарбе и других сотрудниках лаборатории говорилось сухо, вскользь. Между строк читалось, что их заслуга лишь в том, что они не мешали инициативе Олияра.

Петр Яковлевич, отложив газету, недоуменно взглянул на Савича.

— Ну и что ты скажешь по этому поводу?

— Что я могу сказать, если...

Григорий недоговорил. Дверь распахнулась, и в кабинет вбежал Максим Бигун — расхристанный, без шапки, с глазами, полными гнева.

— Казните, вешайте, четвертуйте! — ударил он себя в грудь кулаком. — Это они перекроили... Уже в полосе... Без моего ведома... На час задержали выпуск газеты...

— Кто они? — спросил сердито Петр Яковлевич. — Вы же автор? Сядьте и толком объясните.

Бигун упал в кресло, отдышался.

— Это Лысорук и Олияр исковеркали мой очерк. Мне сказали в редакции. Им не по душе Савич. Они хотят тебя, Гриша, живьем проглотить!

— Что ты несешь, Максим? Неужели Лысорук опустился до этого?

— О, ты его не знаешь! Он и лежачего добьет! А этот ваш бывший боров Олияр у него на побегушках.

— Значит, Лысорук? — задумчиво произнес Григорий.

— Подожди, он еще и не то выкинет. Вот увидишь. — Максим встал. — Так что совесть моя чиста. Я ни в чем не виновен. Но это дело я просто так не оставлю. Сейчас побегу в Союз журналистов, буду просить руководство, чтобы взгрело кого следует за такой произвол.

На другой день утром Петру Яковлевичу позвонил Козак и предложил отправить Савича во внеочередной отпуск.

— Неужели в этом есть необходимость? — с тревогой спросил Петр Яковлевич.

— Думаю, что да. Пусть недельки две не является на работу. Если что-то изменится, я позвоню.

Больше Мирослав Михайлович ничего не сказал.

Савич ушел в отпуск и теперь все дни пропадал в школе. Домой приходил затемно, ужинал, мыл посуду — Аида работала во вторую смену — и, дымя сигаретой, часами сидел на кухне у раскрытого окна.

«Все, что случилось, к лучшему... — успокаивал он себя. — Рано или поздно все равно пришлось бы заняться подготовкой кадров программистов, инженеров-электромехаников, операторов. Нет, я не сдался, не сложил рук! Скоро наши системы появятся в цехах, и мои воспитанники будут ими управлять...»

Иногда побаливало сердце, и он унимал его сумасшедшее биение валидолом, корвалолом, валерьянкой.

...Выйдя из школы, Савич увидел стоявшую неподалеку милицейскую машину и прохаживающихся возле нее двух милиционеров. Ничего не говоря, они взяли его под руки, усадили в машину и увезли в вытрезвитель.

На следующий день Григорий с трудом добился проведения анализа крови. Получил справку, что никаких признаков алкоголя в его крови не обнаружено. Но что могла дать