Захватчики топтались во дворе, но на контакт с хозяйкой не шли, будто чего-то ждали. И вскоре стало понятно чего: раздался гул, и перед озером приземлилась огромная стрекоза. На спине ее сидели еще несколько человек. Один, в более-менее приличной одежде, в мехах, с устрашающим грубым лицом, спешился, что-то крикнул на чужом языке своим – те, кланяясь, начали суетиться, повели привязывать насекомых к забору, часть, дергая за веревки, заставила пленников выстроиться у стенки сарая.

На Анежку никто и внимания будто не обращал, пока она, хмуро наблюдающая за захватившими ее дом чужаками, не услышала окрик. Командир иномирян сделал повелительный жест: подойди, мол.

Она подошла, так же опираясь на вилы. Он с высокомерной насмешкой осмотрел и ее саму, и оружие, что-то сказал сошедшему со стрекозы соратнику, и они грубо захохотали.

Наконец иномирянин соизволил заговорить.

– Баба, – он как-то смешно ставил ударения, на последние слоги, – не бояться. Даешь есть, пить. Кричать, плакать нет, побить. Будешь мой слуга. Я твой господин. Понял?

– Что ж тут не понять, – откликнулась Анежка Витановна, подмечая, кто куда пошел, где расположился. Раздалось истошное мычание – ее коровушку, Буренку, два иномирянина тащили к месту, где привязали охонгов. Дошли, полоснули ножами по бокам – и инсектоиды как взбесились, начали рвать бедную скотину заживо.

Северянка недобро сощурилась, посмотрела в другую сторону. В середину двора солдаты бодро таскали дрова из ее поленницы.

– Идти дать есть, – настойчиво повторил иномирянин.

– Всем? – глухо поинтересовалась Анежка Витановна.

Он не понял, нахмурился.

– Много кормить? – попыталась объяснить северянка и показала рукой на солдат и пленных.

– Эти да, – он указал на солдат, – эти лепешка и вода, – показал на северян.

– А еще будут? – поинтересовалась хозяйка дома. – Еще придут? С запасом готовить?

Он снова нахмурился.

– Нет. Здесь кормить. Больше нет. Много болтать. Идти!

Анежка Витановна кивнула, пошла к дому. Несмотря на жуткий акцент и странное употребление слов почти без склонений и падежей, все было понятно. Она уже открыла дверь, когда позади раздались крики, жуткий свист. Пленных плетьми загоняли в ее сарай. Два солдата с гоготом толкали друг к другу задыхающуюся от ужаса девчонку.

– Идти! – иномирянин толкнул ее в спину, плеть его свистнула совсем рядом, пока взрыла снег у валенок. Предупреждает, поганец.

– Много готовить, – сказала она, – нужна помощница. Женщина. – Подумала и добавила: – Господин.

Он подумал, высокомерно кивнул, что-то крикнул солдатам. Девчонку за веревку потащили к дому.

В доме иномирянин сел на хозяйскую кровать с узорчатым покрывалом, осмотрелся, довольно что-то сказал на своем языке, сняв рукавицы и потирая руки. И без перевода понятно, что тепло. Он был молодой – лет тридцать-тридцать пять, – плечистый и мощный, черноволосый, с жесткой складкой у рта, темными глазами под нависающими надбровными дугами, впалыми щеками и крючковатым носом. И высокомерный донельзя.

Анежка Витановна покосилась за спину иномирянина: там за деревянным ящиком с вырезанными фигурками шести богов висело заряженное ружье, – и снова отвернулась. Только бы Люджинка не позвонила – отвечать нельзя, а не ответишь – примчится ведь выяснять, не случилось ли чего.

Девчонка тряслась на табурете в углу, и она сунула ей чашку горячего чая и кусок хлеба, поставила перед ней ведро картошки, дала нож.

– Как зовут? – спросила вполголоса.

– Элишка, – всхлипнула пленница.

– Не говорить! – рявкнул иномирянин. Что-то грохотнуло – оказалось, скидывал свои меха, уронил стул. Под мехами были странные доспехи из черного материала, надетые на кожаную рубаху.

– Так надо же решить, что готовить, указания дать, господин, – забормотала Дробжек. Схватила банку с самогоном, налила в чашку, поднесла ему. – Вот, пить. Самогон. Алкоголь. Будет тепло и весело.

Он понюхал, заинтересованно поморщился.

– Яд нет? Сама пить сначала. Еда тоже сама есть сначала.

Анежка Витановна бодро сделала три глотка – внутри слегка отпустило, а то еще немного, и начнет колотить от напряжения. Хорошие травки, успокаивающие. Занюхала рукавом, снова протянула чашку иномирянину – на этот раз он не стал отказываться, выпил и жестом потребовал еще. Она подлила, под внимательным взглядом новоиспеченного господина спустилась в погреб, подняла несколько банок мясных самодельных консервов. Для солдат и это хорошо будет.

Во дворе полыхал огромный костер, слышны были бодрая речь и хохот захватчиков. Командир их оказался любопытным – щупал разные предметы в доме, спрашивая: «Что это?», заглядывал в печь, отнял у Анежки банку с тушенкой и ножом принялся доставать оттуда мясо в жиру, есть, облизывая пальцы. Затем встал, прижал хозяйку дома к столу, пощупал за задницу.

– Баба старый, – с сожалением сказал он, – но крепкий. Люблю крепкий. Молодой девка хилый. Ночью придешь ко мне. Тогда солдатам не дам. Солдатам тот девка будет. Понял?

– Да поняла, чего тут непонятного, – снова проворчала Анежка Витановна, глядя на побелевшее от ужаса лицо тихой, как мышка, девчонки. – Благодетель ты мой.

– Что сказать? – не понял иномирянин.

– Говорю, с радостью, господин, – звонко откликнулась северянка, с остервенением нарезая ножом сало. Нашелся тоже кавалер на ее пятьдесят шесть лет. Потянулась к перцу – руку перехватили. Иномирянин понюхал перечницу, лизнул.

– Яд нет?

– Перец. Приправа. Вкусно будет, – терпеливо объяснила Дробжек-старшая. Он слушал, двигал языком – видимо, пекло, – кривился.

– Не ложить. Плохо.

– Как скажешь, – пробормотала Анежка Витановна и подлила ему в чашку еще самогону.

В дом ввалился кто-то из солдат, что-то заговорил, кидая жадные взгляды на закрутки с мясом. Невысокий, корявенький, молодой совсем, но половины зубов нет. Несколько раз с поклоном произносил «тха-нор, тха-нор», – и непонятно, то ли имя это, то ли должность. Вот опять: «Тха-нор Ориши». Поди пойми их.

Командир вышел, оставив солдата, и тот, только закрылась дверь, схватил со стола кусок хлеба, сала, вгрызся в них. Анежка Витановна едва удержалась, чтобы не перетянуть по грязным рукам полотенцем. Солдат, чавкая, сел на корточки перед Элишкой – та вжалась в стену, и он что-то сказал на своем языке, схватил ее за бедро, пощупал.

– Что ж вы, мужики, все об одном думаете, – устало сказала Анежка Витановна. Взяла банку с самогоном под локоть, в руку – ковригу хлеба, шмат сала, потрогала за плечо солдата. Тот вскочил, замахнулся. Северянка испуганно улыбнулась, поклонилась и протянула ему угощение.

Содержимое банки было опробовано и одобрено, и солдат, схватив еще одну, унесся с подношением в дверь – видимо, чтобы командир не увидел.