Он спрашивает себя: «Почему не вернулся Томине, чтобы стоять у меня над душой?»

Широяма ощущает некое изменение во внутренней атмосфере магистратуры.

Вроде бы ничего не слышно… ан нет, слышно: низкое и дальнее громыхание, следствие какого‑то волнения.

Бегущие по коридору шаги. Сбивчивый шепот у двери.

Входит ликующий мажордом Томине:

— Замечен корабль, ваша честь!

— Корабли приходят и уходят все вре… Голландский корабль?

— Да, господин. Он плывет под голландским флагом, который виден, как день.

— Но… — Чтобы корабль прибыл в девятом месяце? Никогда не было такого. — Ты уве…

Колокола всех храмов в Нагасаки начинают радостный трезвон.

— У Нагасаки, — замечает Владыка-настоятель, — нет никаких сомнений.

«Сахар, сандаловое дерево, камвольная ткань, — думает Широяма, — свинец, хлопок…»

Котел коммерции закипит, а у него — самый большой половник.

«Налоги на голландские товары, «подарки» от директора, «патриотичный» курс обмена…»

— Позвольте мне стать первым, — спрашивает Эномото, — с поздравлениями?

«Как ловко ты прячешь свое разочарование, что не смог поймать меня в свою сеть», — думает Широяма, дыша полной грудью, как теперь ему кажется, впервые за столько недель.

— Благодарю вас, Владыка-настоятель.

— Я, разумеется, скажу Нуме, чтобы он больше не отбрасывал тень в ваших коридорах.

«Мои временные отступления, — Широяма хочет в это верить, — обращены вспять».

Ровно десять утра 18 октября 1800 г.

— Вижу голландскую факторию, — Пенгалигон регулирует резкость в своей подзорной трубе, оценивая расстояние в две английские мили. — Склады, сторожевая вышка, что ж, будем считать, что они знают о нашем прибытии… Дыра дырой. Двадцать — тридцать джонок на якорях, китайская фактория… рыбацкие лодки… несколько роскошных крыш… но где же стоит на якоре жирный, нагруженный ост — индский голландец, господа? Я вижу лишь голубую воду? Скажите, что я не прав, господин Хоувелл.

Хоувелл проверяет бухту через свою подзорную трубу.

— С удовольствием поправил бы вас, если б мог, сэр.

Майор Катлип посвистывает, с трудом удерживаясь от ругательств.

— Господин Рен, что видят глаза Кловелли, нашего лучшего смотрового, что‑то недоступное нашим?

Вопрос Рена: «Нашел нашего голландца?» — адресуется на самый верх фок — мачты.

Ответ прилетает к Рену, который повторяет его:

— Голландца не видать.

«Тогда повременим с быстрым разгромом голландцев», — думает Пенгалигон и опускает подзорную трубу, а плохая новость за считаные секунды облетает весь корабль, от верхней палубы до днища трюма. На пушечной палубе ливерпулец вводит в курс дела своего глуховатого друга, орет ему в ухо: «Нету хренова корабля, вот как, Дэйви, а если нету хренова корабля, значит, нету хреновых призовых денег, а если нету хреновых призовых, значит, мы вернемся домой хреновыми бедняками, какими и были, когда хреновый флот затащил нас к себе!»

Даниэлю Сниткеру в нахлобученной широкополой шляпе никакой перевод не нужен.

Рен первым выплескивает злость на голландца:

— Мы опоздали? Он отплыл?

— Наша неудача — и его тоже, лейтенант, — осаживает Пенгалигон своего офицера.

Сниткер обращается к Хоувеллу на голландском, указывая при этом на город.

— Капитан, он говорит, — переводит первый лейтенант, — что голландцы могли спрятать своего остиндца за выступом того лесистого холма с пагодой наверху, к востоку от устья реки, если нас заметили вчера вечером.

Пенгалигон чувствует, как возвращаются надежды команды.

Затем он спрашивает себя: а может, «Феб» стараются заманить в ловушку?

«Байка Сниткера о дерзком побеге из Макао провела губернатора Корнваллиса…»

— Идем дальше, сэр? — спрашивает Рен. — Или спустить баркас?

«Смог бы этот недалекий тип разработать и реализовать такой сложный замысел?»

Штурман Уэц кричит из‑за штурвала: «Бросать якоря, капитан?»

У Пенгалигона появляются вопросы.

— Минуту идем тем же курсом, господин Уэц. Господин Хоувелл, пожалуйста, спросите господина Сниткера, почему голландцы станут прятать свой корабль, несмотря на наш голландский флаг. Может, от нас ждали кодового сигнала, который мы не знаем?

Поначалу в ответе Сниткера уверенности маловато, но с каждым словом становится все больше. Хоувелл кивает.

— Он говорит, сэр, что при отплытии «Шенандоа» никакого кодового сигнала не было, и он сомневается, что вообще есть такой. Он говорит, что директор ван Клиф мог спрятать корабль чисто из предосторожности.

Пенгалигон смотрит на паруса, оценивая силу ветра. «Феб» может добраться до горла бухты за несколько минут, но возвращение назад займет больше времени. Темно — зеленые волны хлюпают в зазорах между покрытых водорослями камней.

— Лейтенант Хоувелл, спросите у господина Сниткера следующее: если корабль из Батавии не приходил в этом году из‑за крушения или войны, будет ли медь, приготовленная для отправки, храниться на Дэдзиме?

Хоувелл переводит вопрос, и «Ja, ja» Сниткера понятно всем.

— А эта медь будет считаться японской собственностью или голландской?

Ответ Сниткера неопределенный. Согласно переводу Хоувелла, право собственности на медь зависит от договоренности между директором и магистратом, и условия могут разниться год от года.

Гулкий звон колоколов разносится над городом и бухтой, и Сниткер объясняет Хоувеллу: «Колокола благодарят местные божества за благополучное прибытие голландского корабля и денег, привезенных в Нагасаки. Мы можем предположить, что наша маскировка удалась».

Баклан ныряет в воду с отвесной черной скалы в ста ярдах от «Феба».

— Спросите еще раз, чего ждут по прибытии от голландского корабля.

Ответ Сниткера сопровождается энергичными жестами.

— Корабль голландской компании, сэр, — говорит Хоувелл, — проплывает еще полмили мимо сторожевых башен и салютует залпом с обоих бортов. Затем спускается баркас для приветствия встречающих, которые прибывают на двух сампанах Компании. Все три лодки возвращаются к кораблю для таможенных формальностей.

— Когда нам точно ожидать отплытия встречающих от Дэдзимы?

Ответ сопровождается пожатием плеч:

— Вероятно, через четверть часа, сэр.

— Поясните: встречающая сторона состоит из японских и голландских представителей?