— Обычно, — говорит Эномото, — чтобы польстить магистрату, хвалят его умение играть в го, но вы действительно лучший игрок из всех, с кем я встречался в последние пять лет. Я чувствую влияние школы Хонинбо.

— Мой отец, — магистрат видит призрак старика, хмурящегося на банкира Эномото, — достиг второго рю в Хонинбо. Я всего лишь неумелый ученик… — Широяма атакует отдельный камень Эномото, — …когда позволяет время.

Он поднимает чайник, но тот пуст. Хлопает в ладоши, и появляется мажордом Томине.

— Чай, — говорит магистрат.

Томине поворачивается и зовет хлопком слугу, который скользит к столику, забирает поднос, не издав ни звука, и исчезает с поклоном у выхода. Магистрат представляет себе, как поднос передается чередой слуг, пока не добирается до беззубой старухи в самой далекой кухне, которая нагревает воду до нужной температуры прежде, чем залить приготовленные листья.

Мажордом Томине никуда не уходит: так он выражает легкий протест.

— Значит, так, Томине: здесь очень уж много землевладельцев с пограничными спорами, чиновников с просьбами о должности для бестолкового племянника, побитых жен, ищущих развода, — и каждый из них атакует вас предложением денег и молодых дочерей, и все хором просят: «Пожалуйста, мажордом — сама, поговорите с магистратом обо мне?»

Томине осуждающе фыркает сломанным носом.

«Магистрат — раб, — думает Широяма, — этого многоголового желания…»

— Последите за золотой рыбкой, — приказывает он Томине. — Приходите за мной через несколько минут.

Осмотрительный мажордом выходит во двор.

— Условия нашей игры неравны, — говорит Эномото. — Вас отвлекают ваши обязанности.

Зеленовато — пепельная стрекоза садится на край доски.

— Высокая должность, — отвечает магистрат, — сама по себе отвлечение, во всех смыслах. — Он слышал, что настоятель способен лишать ки насекомых и небольших животных движением ладони, и немного надеется на демонстрацию таковой способности, но стрекоза улетает. — У владыки Эномото тоже есть феод, чтобы управлять им, а еще храм, чтобы поддерживать его в надлежащем состоянии, и научные интересы, и… — упоминание о коммерческих интересах равносильно оскорблению, — …другие дела.

— Мои дни, это точно, никогда не бывают праздными. — Эномото кладет камень в центр доски. — Но гора Ширануи омолаживает меня.

Осенний бриз полами невидимого халата пробегает по комнате.

«Я достаточно могущественен, — тонкий намек магистрату, — чтобы заставить дочь Аибагавы, вашу любимицу, остаться в моем храме, а вы не можете этому помешать».

Широяма пытается сосредоточиться на игре, нынешней позиции и будущей.

«Когда‑то, — учил своего сына старший Широяма, — знать и самураи управляли Японией…

Слуга раскрывает двери, кланяется и вносит поднос.

…а сейчас управляют обман, жадность, коррупция и похоть».

На подносе две чистые чашки и чайник.

— Владыка-настоятель, — спрашивает Широяма, — не хотите ли чаю?

— Вы, пожалуйста, не обижайтесь, — отвечает тот, — но я предпочитаю свое питье.

— Ваша… — «Как бы сказать тактично?» — Ваша предусмотрительность известна всем.

Послушник Эномото в одежде цвета индиго уже здесь. Юноша с выбритой головой откупоривает бутыль из тыквы и оставляет рядом с учителем.

— Не было ли такого случая, что принимающий вас хозяин… — Вновь магистрат ищет правильные слова.

— Рассердился на невольное обвинение в попытке отравить меня? Да, иногда. Но потом я успокаиваю его рассказом, как одна исполнительница приказа врага — женщина — поступила на службу в резиденцию одной известной семьи в Мияко. Она работала доверенной служанкой два года до того, как я приехал к ним в гости. И положила в мою еду несколько крупинок яда, без запаха и вкуса. Если бы доктор ордена, учитель Сузаку, не сумел быстро приготовить противоядие, я бы умер, и семья моих друзей была бы опозорена.

— Некоторые из ваших врагов не церемонятся в средствах, Владыка-настоятель.

Тот подносит горлышко тыквенной бутыли ко рту, откидывает голову и пьет.

— Враги сбиваются в стаи ради обретения силы, — он вытирает губы, — как осы, чтобы добраться до сердцевины инжира.

Широяма угрожает окружением одиночному камню Эномото.

Дрожь земли оживляет камни: они колеблются и постукивают…

…но не сдвигаются с мест, а дрожь успокаивается.

— Простите мою невоспитанность, — говорит Эномото, — поскольку я еще раз упомяну про дела Нумы, но мою совесть тревожит тот факт, что я отвлекаю магистрата сегуна от исполнения его обязанностей. Какой кредит Нума мог бы предоставить на первый раз?

Широяма чувствует, как начинает жечь желудок.

— Возможно… двадцать?

— Двадцать тысяч рё? Конечно. — Эномото не моргает. — Половина поступит на ваш нагасакский склад через две ночи, и еще половина будет доставлена в вашу резиденцию в Эдо к концу десятого месяца. Вас устроит такой расклад?

Широяма не отрывает взгляда от доски.

— Да.

Он заставляет себя добавить:

— Возникает вопрос гарантий.

— Ненужные слова, — заверяет его Эномото, — для такого прославленного имени.

«Мое прославленное имя, — думает его обладатель, — приносит мне лишь дорогие обязательства».

— Когда придет следующий голландский корабль, деньги вновь потекут с Дэдзимы в Нагасаки с большими налоговыми отчислениями через казначейство магистрата. Я сочту за честь самолично гарантировать этот заем.

«Упоминание о моей резиденции в Эдо, — думает Широяма, — это легкая угроза».

— Проценты, ваша честь, — снова кланяется Нума, — станут в четверть всей суммы и будут выплачиваться каждый год в течение трех лет.

Широяма не может заставить себя посмотреть на ростовщика.

— Принимается.

— Превосходно, — Владыка-настоятель отхлебывает из тыквенной бутылки. — Хозяин дома очень занят, Нума.

Ростовщик, пятясь, кланяется всю дорогу до двери, стукается о нее и исчезает.

— Простите меня… — следующим ходом Эномото укрепляет северо — южную стену, — …за то, что привел это существо в ваше святилище, магистрат. Необходимые бумаги по займу подготовят сегодня и завтра доставят вам.

— Не нужны никакие извинения, Владыка-настоятель. Ваша… помощь… своевременна.

«Не то слово, — признается себе Широяма и изучает доску в поисках вдохновения. — Слуги — на половине жалованья, дезертирство неизбежно, дочерям нужно приданое, крыша резиденции в Эдо течет, стены разваливаются, и если моя свита в Эдо будет составлять меньше тридцати человек, то начнутся шутки о моей бедности, а когда шутки дойдут до ушей других моих кредиторов…» Призрак отца может шикнуть: «Позор!» — но отец получил в наследство землю, которую мог продать, а Широяма не получил ничего, кроме дорогостоящего ранга и поста нагасакского магистрата. Когда‑то торговый порт был настоящей серебряной жилой, но в последнее время торговля стала нерегулярной, случайной. При этом взятки и жалованье должны выплачиваться в любом случае. «Если бы, — мечтает Широяма, — человеческие создания не представляли из себя маски поверх масок, надетых на другие маски! Если бы мир был чистой доской линий и пересечений, а время — чередой продуманных ходов, а не хаосом промахов и ошибок».