— Слышь, я к тебе заскочу сейчас. Кой-чего уточним…

Пришел и был не похож на вчерашнего официального Артура Львовича. Сразу взял быка за рога:

— Я знаю, ты все в затылке скребешь. Но ты подумай, чудак человек, тебя же не в доносчики зовут. Не просят стучать, если кто где анекдот трепанул или продовольственное снабжение ругает. Да и все равно ты не стал бы это делать… А вот характеристику настроений в кругу поклонников всяческих муз — общую, даже без имен! Или, скажем, составить отзыв на какой-нибудь попавший к нам изобразительный материал, проанализировать документы! Здесь интеллигентный и независимый ум нужен!.. В конце концов, мужик ты или нет?

— То есть?

— Ну, тяжелое это дело, неприятное, я понимаю, — проникновенно заговорил Артур, глядя на Валентина из-за съехавших очков. — Но оно же необходимое. Государство без Ведомства не может, а Ведомство без информации — ноль. А где ее брать — объективную, честную информацию? Только так… Ну, черная работа, да, но разве по-мужски это — бежать от черной работы? Кто-то должен…

«Психолог…» — с унылой злостью подумал Валентин.

Артур же сказал буднично, словно между прочим:

— Хлопот у тебя прибавится лишь самую малость. Зато, с другой стороны… глядишь, зря дергать не станут.

— Ты чего имеешь в виду?

Артур ухмыльнулся:

— Знаешь, сколько «писателей» про тебя сочинения в разные места шлют?

— И вам в том числе?

— Спрашиваешь!.. Знаешь хоть, что тебе клеят?

— Догадываюсь, — сказал он сквозь зубы.

— Может, и не догадываешься. Мистицизм и чуждые идеи в искусстве книжной графики, это само собой. А еще и растление наших славных деток, причем не только идеологическое… Связался, мол, с пацанами из ребячьего клуба, ошивается там каждый день, а зачем? Добро бы деньги получал, как педагог-руководитель, а то ведь… С чего бы это?

— Пугаешь, что ли? — Тоненько, на грани ультразвука, зазвенело в ушах — признак близкой ярости, когда уже не думаешь о самосохранении.

Но Артур проговорил примирительно:

— Не пугаю. Я-то вполне понимаю тебя… Но и ты пойми: нам очень нужны умные люди. Знающие… А устанешь или надоест — иди с миром. Насильно не держим.

Они сидели в комнате Валентина. В клетке чирикал бестолковый, не разговаривающий, но любимый попугай Прошка.

«А ведь он не выживет без меня, подохнет», — подумал Валентин. Однако уже без унылости и бессилия. С пружинной скученностью в душе. Он ясно посмотрел в покрасневшие, кроличьи какие-то глаза Косикова… Нет, к самому Артуру он ничего не имел. Делает свою работу человек, что с него возьмешь… Но какая равнодушная к чужим судьбам сила стояла за Артуром Львовичем Косиковым, несостоявшимся архитектором, шурупчиком всемогущего Ведомства! Сила, которая почему-то считала себя вправе походя ломать жизнь любого человека, в том числе и его, Валентина Волынова. Отрывать его от тех, кого он любит. Губить его дело, растаптывать душу и самолюбие…

Кидаться под чугунный каток, чтобы он раздавил тебя, даже не заметив? Оторвал бы от ребят, от Альки, Бориски, Сережки, Галки, от восьмилетнего «репейного» барабанщика Антошки Лапина, которого все вместе укрывали и защищали от пьяницы отчима? От славных бесенят Светки и Юрика Петушковых — любимцев «Репейника»? От той незамутненной жизни, которую он наконец-то нашел в конце третьего десятка жизни?

Валентин сказал с усмешкой готового к решению человека:

— Сейчас ты разумно аргументируешь. А зачем же вчера-то этот спектакль устроили? С вызовом, с мобилизацией…

Артур Львович Косиков ухмыльнулся с неосторожной ноткой самодовольства:

— Методика. В соответствии с рассчитанным индексом вербуемости. Для начала-то всегда нужна затравка…

— Значит, затравка… Индекс… — без выражения сказал Валентин.

— Ага… Ну так что, а? Заметано?.. Данилыч, правда, говорил, что я зря спешу. Мол, тебе надо не меньше трех дней, чтобы согласиться… А по-моему, он это зря. А?

— Зря, — кивнул Валентин. — А ля гер ком а ля гер…

— Что?

— Я сказал: на войне как на войне.

— А! — по-своему понял Артур. — Ну, я говорил, что все будет о’кей. Что ты свой человек…

Итак, они сидели друг против друга — Валентин на кровати, Абов на откидушке.

— К вам-то, я полагаю, это не относится. Фактор страха, — повторил Абов. Кажется, без всякого подтекста.

— Отнюдь… Очень даже относится. Относился, вернее… Индекс вербуемости был рассчитан точно, — тяжело сказал Валентин. — Ко мне не относится другое. Я никогда не был «вашим» человеком.

— Как это? — Припухшие веки Абова живо шевельнулись и опустились, маскируя острый интерес. Это напускное равнодушие отозвалось в Валентине неожиданно болезненным уколом. И вдруг захотелось горько выплеснуть одному из этих то, что долго носил в себе. Не отрывочными намеками, как раньше, а открыто, от души. Тем более, что твердым болезненным комком сидел в памяти случай с Илюшкой и Мухобоем, а за поясом тяжело ощущался «бергман». И злая досада требовала выхода.

— Для начала один давний случай, — неторопливо и чересчур спокойно начал Валентин. — Лет этак шесть назад я с небольшой делегацией художников-графиков оказался в сопредельной и весьма дружественной в то время республике Магнал, на берегу Большого пролива. Жизнь у нас была вольная, никого из вашей фирмы к нам не приклеили, полагая, видимо, что достаточно меня. Вечерами шастали мы по приморским кабакам, и там «нащупал» я одного местного торговца сувенирами. Коричневый, сморщенный такой, но крепкий мужичок. Он обменивал на всякое иностранное барахло и продавал за любую валюту морскую добычу. Раковины, кораллы, препарированных черепах и морских звезд… А скоро стало понятно, что этот жучок кофейного цвета — шеф большого подпольного бизнеса, морскую живность добывал он не сам, а нещадно эксплуатировал вместе с помощниками местных ребятишек, платил им дырявые гроши… Дома, в очерке о состоянии дел в этой республике (а состояние, кстати, было фиговое, пока она не перестала якшаться с нами), упомянул я и об этом «подданном царя Нептуна». Уверен был, что наши просигналят, как положено, а полиция дружественного государства возьмет мужичка. Оказалось иначе. Как узнал я гораздо позднее, наши занялись мужичком сами. Быстренько раскололи, надавили (индекс-то разработан) и сделали из мужичка своего агента… Возможно, и сейчас работает…

— Ну и?.. — слегка удивленно сказал Абов.

— В смысле «ну и что тут такого»?

— Именно. Дело есть дело…

— А те пацаны? — тихо сказал Валентин. — Почему до них никому не оказалось дела? Они-то по-прежнему за гроши надрывают легкие, зарабатывают хронический энурез и, возможно, тонут, не рассчитав сил!.. Крошечная деталь на фоне мировых событий (да и наших, в Федерации, тоже). Однако в ней — вся «мораль» славного Ведомства, стоящего на страже «самой гуманной государственности»… А?