– Я привез ей игрушек, и она получит их сейчас в благодарность за поцелуй. Я не ожидал такого милостивого приема от нашего робкого мышонка, – Мэк был тронут, поскольку знал, как Дульче скупа на ласки.

– Она вас прекрасно помнит. Я всегда ношу с собой альбом с фотографиями. Когда очередь доходит до вашего портрета, она всегда целует его. Я не хочу, чтобы она когда-нибудь забыла своего первого друга, – пояснила Роза, очень довольная своей воспитанницей.

– Первого, но не лучшего, – Мэк доставал из сумки обещанные игрушки и выкладывал их на сено перед зачарованной девочкой.

Это были не книжки с картинками и не сладости, а причудливые семена, нанизанные на длинные ветки, желуди, еловые шишки, блестящие камушки, голубые птичьи перышки, гнездышко из мха с белыми камушками вместо яичек.

– Добрая мать-природа знает, что любят дети, и везде у нее много таких игрушек наготове, нужно лишь научиться их замечать.

Предоставив девочке забавляться своими новыми сокровищами, Мэк принялся дальше рыться в своей сумке. Он выложил оттуда две или три книги. Роза подняла одну из них и открыла в том месте, где была вложена маленькая бумажная закладка.

– Что это, Китс[63]? Я не знала, что вы снисходите до чтения таких современных поэтов, – она передвинула закладку, чтобы дочитать стихотворение на странице.

Мэк взглянул, потом поспешно отнял у нее книгу, вынул оттуда несколько бумажек. С несколько сконфуженным видом он быстро спрятал их в карман и вернул томик обратно:

– Извините, там столько всякой чепухи. О да! Я люблю Китса. А вы знакомы с его творчеством?

– Одно время я много читала его, но как-то дядя застал меня плачущей над поэмой «Изабелла, или Горшок с базиликом». Он посоветовал мне хотя бы какое-то время не читать стихов, чтобы не стать слишком сентиментальной, – ответила Роза, машинально переворачивая листы. В эту минуту новая идея зародилась в ее голове.

– «Канун святой Агнессы» – лучшая повесть о любви, какую я только знаю, – сказал Мэк с жаром.

– Прочтите ее мне. Мне хотелось бы сейчас послушать стихи, а вы, наверное, отлично прочтете, раз так восхищаетесь ими, – Роза подала ему книгу с самым наивным видом.

– Действительно, это одна из его лучших поэм, но она слишком длинна.

– Я прерву вас, если устану слушать. Дульче нам не помешает. Она теперь целый час будет заниматься вашими игрушками.

Польщенный просьбой, Мэк удобно улегся в траве и, облокотившись на руку, начал так читать эту чудесную поэму любви, как будто пропускал сквозь себя каждую строчку. В его лице и голосе отражались тончайшие оттенки смыслов, поэтические описания влекли за собой, и чистая музыка стиха плавно лилась из его уст. Роза читала в глазах двоюродного брата не просто восхищение, когда он иногда взглядывал на нее, чтобы разделить со слушательницей восторг от бессмертных слов поэта.

В ее воображении оживали герои поэмы и их прекрасные чувства, но, слушая, она думала не о Джоне Китсе, а о чудаке Мэке. Она изумлялась той музыке, которую извлекал из книги ее двоюродный брат, будто заставляя неуловимо вибрировать пространство. Из гадкой гусеницы выросла прелестная бабочка – всем на удивление.

Погруженная в эти мысли, она даже не поблагодарила его, когда он закончил. Но внезапно прервала паузу, нагнувшись вперед и заглянув ему в глаза:

– Мэк, вы писали когда-нибудь стихи?

От ее вкрадчивого тона он вздрогнул, как будто упал с небес:

– Никогда.

– А кто тогда написал песню из птичьих трелей, которую пела Фиби?

– А, ну… это был просто пустяк, пока она не положила его на музыку. Фиби обещала мне никому не говорить об этом.

– Она и не говорила, но я подозревала это давно, а теперь убедилась, – Роза была очень довольна, что поймала его.

Сконфуженный Мэк швырнул в сторону бедного Китса и, опершись на оба локтя, закрыл лицо руками, потому что покраснел, как молодая девушка при упоминании о женихе.

– Почему вы так смутились? Разве писать стихи – грех? – Розу ужасно забавляла ситуация.

– Грех называть стихами подобные пустяки.

– Грех врать, что вы никогда их не писали!

– Когда читаешь много стихов, они невольно приходят в голову. Каждый юноша подбирает рифмы, когда бездельничает или влюблен, вы же знаете, – виновато ответил Мэк.

Когда он проговорил последние слова, Роза внезапно начала подозревать, что именно послужило причиной перемен в ее кузене. Она знала, что эта причина часто служит вдохновением для молодых людей. Снова наклонившись вперед, она спросила серьезно, хотя в глазах ее искрился смех:

– А вы разве влюблены, Мэк?

– Я что, похож на влюбленного? – он привстал с таким оскорбленным и негодующим видом, что Роза готова была извиниться за ошибку. В эту минуту он действительно не был похож на влюбленного: в волосах у него торчало сено, по спине весело скакали сверчки и длинноногие кузнечики.

– Простите, Мэк. Конечно, вы совершенно не похожи на влюбленного. Я смиренно признаю свое заблуждение. Просто мне пришло в голову, что ваше вдохновенное настроение можно приписать любви, а не поэзии.

– В последнее время мне посчастливилось бывать в хорошем обществе. Можно ли провести неделю с Торо[64]и не сделаться лучше? Да один час, проведенный с такой чистой, простой и разум ной душой, способен принести человеку пользу, – с этими словами Мэк вытащил из кармана потрепанную книжку, как будто собирался представить дорогого и глубоко уважаемого друга.

Роза разглядывала зачитанную книгу и улыбалась, глядя, какие естественные и неизгладимые следы одобрения оставил на ней Мэк. Часть страниц была, очевидно, вымочена дождем, часть перепачкана раздавленными ягодами, часть изгрызена по углам полевыми мышами или белками, а обложка вылиняла от солнечного света, который, казалось, проник и в само содержание книги.

– Я читала некоторые отрывки, и они мне очень понравились: в них много оригинальности, они живые, а вместе с тем и забавные.

– Вот это, например: «Я лучше буду сидеть на тыкве, но один, чем на бархатной софе, где кроме меня теснятся и другие. Лучше ездить беспрепятственно по земле в тележке, запряженной волами, нежели носиться в облаках в фантастической колеснице и все время дышать зараженным воздухом». Я испытал и то, и другое, и вполне согласен с ним, – Мэк со смехом перелистывал страницы.

Он с упоением зачитывал Розе то один, то другой абзац: «Читайте сначала самые лучшие книги, не то может случиться, что вы не прочтете их вообще». «Мы учимся не столько по учебникам, сколько по настоящим человеческим историям». «Давайте создавать живые книги. Пусть поэты наполнятся живой силой, подобно виноградной лозе, пусть обрастают живой зеленью. Зачем обрезать их, словно лозу по весне? Когда наступает время собирать урожай, их отрубленные ветви лишь кровоточат, не принося живого плода».