сюда даже фанатично верующего Василия, архитектор Кондратий и его корпоранты, педагог Феофан, Тимофей и Славко. Кто больше, кто меньше, но во всех чувствуется некая инаковость, хотя сформулировать, в чём она заключается, я никак не могу. Но и тьмы в ней не чувствую!

Но, Господи, как, при всех их немалых знаниях и умениях, однобоко восприятие этими отроками мира! Конечно, они могут сделать эту летающую по ветру штуку, что так поразила меня, и не только меня, могут ведать тайны чисел как бы не лучше многих учёных Города и империи, но совершенно не воспринимают мира Горнего, Нетварного! Точно у истока их знаний стоял какой-то сумасшедший адепт Пифагора, доведший до абсолюта принцип своего учителя «Мир есть число». Вот, боюсь, и для них так. А Господь лишь Великий Архитектор…

Придётся избавлять их от заблуждений мягко и начиная с мелочей, ибо впали они в грех невольно и по неведению. А мелочи для этого всегда найдутся. Вроде того названия, что дали они своей придумке. Додуматься надо – «воздушный змей»! Аспид ядовитый, летящий в изначально чистой стихии! Тьфу! Пришлось исправлять и велеть называть херувимом. А заодно рассказать об Элохим, Серафим и Херувим. И о падении и о восстании того, кто стал отцом лжи, и о первом потопе… Даже нарисовать херувима на херувиме. Иконописец из тебя, Макарий, так себе, да…

Но вот тут я доверие отроков и отроковиц завоевать смог. Ещё бы понять чем… Да, и отроковиц тоже. Вокруг Тимофея уже сложилась занятная корпорация: от увечных роариев моего поднадзорного до его младшей и самой любимой сестры Евлампии. И вот с этим пёстрым обществом мы обсуждали тайны света Горнего, света Фаворского! Рассказал бы кто – не поверил бы, но было именно так.

И вот что выяснилось: если юной патрикии Евлампии, увечным роариям, да всем, кроме Тимофея и Славко, легче представить, со скидкой на возраст и знания, конечно, свет Горний и его божественную природу, заболотные разбираются в свойствах тварного света, как ни стыдно признаться, лучше тебя, Макарий, то, когда речь заходит о нетварном свете, они слепы, почти как кроты. Отроки пытаются измерить, взвесить и вообще понять его через число, а Горний свет надо чувствовать! Душой! Смотреть внутренним взором, а этого взора у них почти и нет. Слава тебе, Создатель, что только почти – Божья искра в душах их не угасла. Так дай, Господи, мне силы пробудить в них зрение души!

А этого пифагорейца, если поймаю – удавлю! Нет, не удавлю – ценен слишком, но выпорю, чтобы детей не уродовал! И держать буду на коротком поводке».

Отец Меркурий ещё раз тяжело вздохнул и двинулся меж столов – посмотреть, чего там ученики накарябали.

* * *

Как-то вечером, накануне Рождества, в ворота усадьбы священника кто-то тихо, даже деликатно поскрёбся. Ульяния, прижившаяся при матушке Домне и даже начавшая потихоньку оттаивать, выскочила открывать и остолбенела: за воротами обнаружились Сучок и Бурей. Трезвые. Серьёзные. Озабоченные чем-то. Но девка, увидев своего прежнего хозяина, всё равно обомлела и голоса лишилась.

Священник вышел из избы посмотреть, чего это девка так запропастилась, и остолбенел сам: Бурей ласково, именно ласково, выговаривал Ульке:

– Ну чего ты встала, дурёха? Не съедим же тебя. Дело к хозяину твоему есть. Ты уважь, девонька, отца Меркурия позови, – вторил ему Сучок.

Отставной хилиарх с шумом втянул воздух. Хмельного духа в нём не обнаружилось. Перегара тоже.

«Точно, трезвые! И не с бодуна! Знать, последние времена настают, Макарий!»

– Здравы будьте, люди православные! – возгласил священник, ещё не веря до конца в невероятное.

– Здравствуй, отец иеромонах, – старательно выговорила сладкая парочка и, невиданное дело, сдёрнула с голов шапки.

«Действительно, трезвые – пьяные ни за что не выговорили бы! И шапки долой – что ж их припекло-то так?»

Ульяния вздрогнула, очнулась, испуганно пискнула и вперилась умоляющим взглядом в отца Меркурия.

– Поди в избу, дочь моя, застудишься.

Девчонку просто унесло.

– За каким делом пожаловали, почтенные? – с улыбкой осведомился отставной хилиарх. – Пожалуйте в моё скромное жилище, ибо не пристало на пороге.

Бурей густо крякнул, а Сучок – невиданное дело – слегка покраснел, но оба, не забыв с достоинством поклониться, проследовали в избу.

Оказавшись в священнической горнице, гости истово перекрестились на икону, вежливо отказались от угощения и утвердились за столом напротив священника.

– Так какое у вас ко мне дело, почтенные? – даже не пытаясь скрыть любопытство, спросил отец Меркурий.

– Алёна хвостом крутить взялась, отче! – рубанул вдруг Сучок. – Замуж за меня идти не хочет!

– Кондрат, ети тебя семеро! – благостность с Бурея слетела во мгновение ока. – Ты какого лешего тут ляпнул, а? Сам про вежество да про расстановку вякал! Тебе сколь годов?

– Подожди, кир Серафим, – священник выставил ладони в примирительном жесте. – Я ничего не понимаю. Рассказывай с начала, мастер Кондратий. Насколько мне известно, твоим сватом был сам боярин Кирилл, и вдова Елена согласилась выйти за тебя замуж. Я сам был тому свидетелем.

– Да, хрр, хвостом крутит баба! – Бурей снова встрял в разговор и показал руками, как именно Алёна крутит. Судя по жестам, получалось, что Сучкова невеста совершает вращательные движения совсем не хвостом.

– Серафим! – в голосе Сучка послышались приказные нотки.

– Ладно, тады сам вещай! – согласился Бурей.

«И всё-то у них через задницу!»

– Значит, так, – плотницкий старшина внезапно подобрался, и в глазах у него зажёгся хорошо знакомый отставному хилиарху по прошлой воинской жизни огонёк, – совсем за меня идти Алёна не раздумала, но плешь переедать начала: то да сё, избу поставь, огород вспаши, хозяйств поставь… Знает ведь, что двор в Михайловском мне поставили не хуже прочих, и обзаведение есть, и вообще. Чую, боится рыбонька моя за волю свою бабью. Сколько лет вдовствовала, да не в семье, а своим двором жила…

– Во-во! – поддержал друга Бурей. – Привыкла, понимаешь, баба и себе, и своей…

Бурей осёкся, хмыкнул и продолжил:

– Словом, самой себе хозяйкой быть. А как в церкви окрутят – шалишь! Мужняя жена!

– Чем же я могу помочь? – отец Меркурий оценил глубину проблемы и с трудом сохранил серьёзное и сочувственное выражение лица.

– Можешь, – серьёзно кивнул Сучок. – Мы придумали. Только ответь сначала: ты меня пьяного венчать будешь?

– Пьяного? – брови священника против его воли полезли вверх.

– Ну, не то чтобы пьяного, а слегка поддатого, – уточнил плотницкий старшина. – Для запаху чтоб. Дури-то и самому хватит. Но без запаху нельзя – не поверят!

– Кто не поверит? – отец Меркурий поймал свою челюсть у самой столешницы.

– Все! – отрезал Сучок. – И Корней,