И, как бы в подтверждение замыслов, зашевелились стрельцы, затолковали о великих переменах слободские стрельчихи. Алена сама себя за руки удерживала, чтобы не понестись к Дунюшке до того дня, как Рязанка отделает проклятье.

С боярыней Хитрово у них было условлено, что при нужде пришлет она верную девку к Варварскому крестцу спросить Рязанку, а ворожеи в тот же день и известят Алену.

Долго не звала Анна Петровна Алену — и дала о себе знать за неделю до того, как проклятье отделывать. Алена поспешила на зов.

— Беда стряслась, — такими словами встретила ее боярыня. — Нашелся пес, вор! Грамота государю в заморские земли послана! Аленушка, свет, вернется государь — кровь прольется!

И, видя, что Алена растерялась, добавила более внятно:

— Авдотью Федоровну с царевичем спасать надо. Что в той тайной грамоте написано — не ведаю, но коли есть хоть слово, будто Алешеньку хотят на престол возвести, то пропала твоя Дунюшка!

Словоохотлива в хорошее время была боярыня Хитрово, а как сведала о предательстве — строга стала, краткоречива, подобралась вся и даже, кажется, малость помолодела.

— Как же быть-то? — спросила Алена.

— Для того за тобой и послано. Ты вон хвалилась, что умеешь глаза отводить, сонную мороку насылать. Сотвори это — Бог простит! Обморочь ближних боярынь и постельниц, выведи Дунюшку с сыночком из покоев, проведи мимо стрельцов! Я уж за колымагой послала, а на Москве их верные люди примут, спрячут!

— Господи Иисусе! — только и могла вымолвить Алена.

— Ступай! — велела Анна Петровна. — Послужи государыне — Бог тебя не оставит! И царевичу послужи!

Алена потрясенно молчала.

Вот когда она поняла, каким образом боярыня Хитрово семь десятков лет в Верху заправляла! Уж ежели чего хотела она от человека добиться, то всеми средствами его душой овладевала. Казалось бы, кто может теперь Алене что приказать? Рязанка — и та всё более просила. Ан нет — сыскалась мудрая старуха, уразумела — ошеломленной ведунье не в мелочи вникать нужно, а приказанье услышать! Да такое, чтобы исполнить его — было в радость.

— Да государыня, чай, и не признает теперь меня…

— Только тебя она, свет, и признает! Всех, бедная, боится, от всех прячется! Государыни царевны уж жаловались… Поди, поди к ней, Аленушка! На тебя вся надежда наша! Коли ты государыню с царевичем тайно из Кремля не вывезешь — стало, погибнуть и им, и многим верным людям! Антихристу-то грамотка отправлена, чтобы скорее ворочался, а князь-кесарь с воеводой Шеиным и без него уж розыск чинят!

И повела Анна Петровна Алену узкими переходами, и верховым садом ее провела, и в дверцу неприметную втащила — Алена лишь изумлялась: надо же, не всё она, оказывается, в Верху-то знала…

— Главное, свет Аленушка, до ворот их, ангелов моих, довести, а там уж в колымагу!..

Через кремлевский двор только пешком ходить дозволяется, вспомнила Алена. На сенных девок-то она сонный морок наведет, а стрельцов-то сторожевых как одолеет? Эх, было бы горсточки хоть две серого мака!..

На просьбу о маке боярыня негромко рассмеялась.

— Да нам лишь баб бояться нужно, — сказала. — Только они государыню в лицо и знают. Стрельцы-то ее и в глаза не видывали! Умна Авдотья Федоровна, старый обычай блюдет, посторонним мужчинам не показывается — вот оно и пригодилось!

— А как же царевич?

— А царевича меж собой поставьте, собой прикройте, да быстренько, да бегом!..

И тут старуха лихо подмигнула.

Ох, довелось, должно, боярыне самой тайно прошмыгивать да скрытно проноситься… а уж кого она при том сопровождала, да собой прикрывала, да в заветную дверцу впускала-выпускала — одному богу ведомо. На то он и Терем, чтобы бабьи секреты прочно от чужих оберегать.

Алена поразилась тому, как жалко живет Дунюшка. При свекрови — понятное дело, место знать нужно. А теперь — ведь единственная государыня! Прасковья Федоровна, что была за Иванушкой, ныне вдовствующая. Марфа Матвеевна — который год как вдовствующая. Натальи Кирилловны более нет… А Дунюшка, при живом-то муже, живет хуже сироты, что из милости на хлебах держат.

Куда же все подевались? Где карлицы, где малолетние боярышни, где красавицы-девки сенные, где постельницы? Которую царевны, сестры Софьи, к себе переманили, а которая и сама, поразмыслив, переметнулась к набирающей силу молодой хозяйке — младшей дочке Алексея Михайлыча и Натальи Кирилловны, любимой сестрице государя, Натальюшке.

И морочить-то в сенях некого… Вон две девки прикорнули на лавочке — так те и сами как мухи сонные.

Алена вошла.

Тут оказалось, что постельницы у Авдотьи Федоровны всё же есть, да и мама царевича Алешеньки, вдова покойного Ивана Нарышкина, Прасковья, тут же околачивается. В невеликом покое глаза отводить и морок напускать не в пример легче, нежели под открытым небом. Рязанка объясняла Алене, почему это получается, да невнятно, и не объяснения, а умения добивалась от нее Алена. Умение же усвоила.

Таково потрудилась, быстро пустив шепотки да всплескивая ладошками, что и Дунюшке досталось. Встала перед ней Алена, позвала — а государыня Авдотья Федоровна глядит, не видя.

— Да я же это, Дунюшка… — прошептала Алена, запоздало сообразив, что на Дуню-то следовало сперва поставить оберег.

Царица смотрела сквозь нее и в такой одури пребывала — бери ее за руку и веди куда хочешь, равным образом — и Алешенька. Чуть было Алена этого и не сделала. Вовремя сообразила — на дворе Авдотья Федоровна очухается, обнаружит себя с сыном в неожиданном месте и такой поднимет переполох — все стрелецкие полки сбегутся.

И доставила Алена подруженьку свою всего-то навсего в крестовую палату, да и Алешеньку туда же привела. Хоть при таком количестве святых ликов как-то неловко было три зори вызывать, однако иного заговора Алена не знала.

— Утренняя заря Марьяна, вечерняя Мария, полуденная, полуночная и ночная Наталья, — негромко позвала она. — Сестры святые, скоропомощницы, снимите чары колдовские с очей рабы Божьей Авдотьи, отнесите их на кустарные места, на сухие леса. Аминь.

Дунюшка словно прозрела.

Уставилась она на Алену, склонив голову набок и рот приоткрыв. И Алена глядела на нее, наконец-то с горечью осознав, что пропала прежняя Дунина краса, и не кругленьким, а полным сделалось лицо, и брови наведены угольком, и есть в румянце что-то неживое, словно бы не на месте он объявился…

— Сгинь, рассыпься, нечистая сила… — прошептала Дунюшка. — Господи, еще и это мученье… Грешна, господи, грешна…

Алена поняла сразу — Дунюшка, когда она пропала безвестно, казнила себя за то, что отправила единственную свою верную подружку неведомо куда с опасным поручением. И чудится бедной государыне, что неприкаянная Аленина душенька с того света укорять ее явилась…

— Да господь с тобой, Дунюшка! — воскликнула Алена, схватив ее за руки. — Очнись, светик мой лазоревый! Вот же я!..