заставляет меня предполагать, что он — ее любовник; и пусть я буду самый обманчивый человек в мире, если, после того как поженятся Леандр и Анжелика, они не сделают того же. Иначе она бы была привередницей, пренебрегая вашим искательством, — человека столь знатного и с такими достоинствами, не считая вашей прекрасной наружности. Я вам говорю это для того, чтобы попытаться изгнать из вашего сердца эту страсть, потому что она ни к чему более не может служить, а лишь будет мучить вас, как проклятого.

Малорослый поэт и адвокат, сраженный этой речью, оставил Ранкюна, покачивая головой и повторяя семь или восемь раз по своему обыкновению: «Ваш слуга, ваш слуга» и т. д.

После этого Раготен решил проехаться в Бомон-ле-Виконт, небольшой городок в пяти милях от Алансона, где каждую неделю по понедельникам бывает большой базар. Он выбрал именно этот день, чтобы ехать туда, и сообщил об этом всей труппе, сказав, что ему надо там быть, чтобы получить некоторую сумму денег с одного купца этого города, который ему должен. Это все одобрили.

— Но, — спросил его Ранкюн, — как вы думаете туда ехать? Ведь ваша лошадь закована и не сможет вас довезти.

— Ну и что же, — сказал Раготен: — я найму лошадь, а если не найду, прекрасно могу дойти и пешком: туда не так далеко; разыщу себе какого-нибудь попутчика из здешних купцов, — они почти каждую неделю ходят туда.

Он искал их всюду, но не мог найти, и принужден был спросить у торговца полотном, жившего по соседству с гостиницей, не идет ли он в ближайший понедельник на базар в Бомон, а узнав, что тот хочет итти, просил взять его с собою, на что торговец согласился, и они условились, что выйдут, как только встанет луна, — и было около полуночи, когда они вышли.

Незадолго же перед тем, как они отправились в путь, пошел туда и бедный гвоздарь, обычно ходивший на базары продавать свои гвозди и подковы (как только их наделает), которые он носил в котомке за спиной. Гвоздарь, идя дорогой и не видя и не слыша никого ни впереди, ни позади себя, думал, что вышел слишком рано. К тому же его охватил настоящий страх, когда он подумал, что должен проходить совсем близко от виселицы, где висело много повешенных;[395] а это заставило его немного свернуть с дороги и лечь на небольшой пригорок у изгороди, в ожидании какого-нибудь прохожего, где он и заснул.

Немного спустя проходили мимо торговец и Раготен. Они шли медленно и молча, потому что Раготен размышлял о словах Ранкюна. Когда они были близ виселицы, Раготен предложил пересчитать повешенных, на что торговец согласился с удовольствием. Они подошли почти к столбам, чтобы считать, и тотчас заметили, что один из повешенных, самый иссохший, упал. Раготен, у которого всегда были мысли, достойные его острого ума, сказал торговцу, чтобы тот ему помог поднять его и приставить к столбу, что они легко и сделали при помощи палки, потому что, как я сказал, он не сгибался и сильно высох; а потом, насчитав четырнадцать повешенных, без того, которого подняли, они продолжали свой путь. Они не сделали и двадцати шагов, когда Раготен остановил торговца и спросил его, не позвать ли с собою мертвеца, — может быть, он хочет с ними пойти, — и принялся кричать изо всех сил:

— Эй! не хочешь ли пойти с нами?

Гвоздарь, который спал не очень крепко, тотчас же проснулся и, встав, закричал им: «Иду, иду, подождите!» и бросился их догонять.

Тогда торговец и Раготен, думая, что это на самом деле повешенный, пустились бежать изо всех сил, а гвоздарь — за ними и еще сильнее кричал:

— Подождите меня!

А при беге его подковы и гвозди, которые он нес, сильно гремели, что удвоило страх Раготена и торговца, потому что они верили, что это на самом деле оживший мертвец или тень какого другого, отягченная цепями (ведь народ верит, что привидения преступников всегда бывают в цепях); а это привело их в такое состояние, что они не могли бежать, и их охватила такая дрожь, что колени не могли их больше держать, и они принуждены были лечь на землю, где и нашел их гвоздарь, который освободил несколько их сердца от страха, поздоровавшись с ними и сказав, что они заставили его изрядно пробежать. Едва они успокоились. А потом, узнав гвоздаря, поднялись и счастливо продолжали путь до Бомона, где Раготен, сделав что было нужно, на следующий день вернулся в Алансон.

Он застал всю труппу выходящей из-за стола и рассказал им свое приключение, и они чуть не умерли со смеху. Барышни так сильно хохотали, что слышно было в другом конце улицы; но их смех был прерван прибытием кареты, наполненной провинциальными дворянами. Это был один дворянин, которого звали господин де ля Френе. Он выдавал замуж свою единственную дочь и приехал просить комедиантов играть у него в день свадьбы. Эта дочь, которая не была самой умной на свете, сказала им, что желает, чтобы играли «Сильвию»[396] Мере. Комедиантки должны были сдерживаться, чтобы не засмеяться, и сказали ей, что она должна достать им ее, потому что у них ее нет. Барышня отвечала, что даст им ее, и прибавила, что у нее есть все пасторали[397] Ракана и, кроме того, «Прекрасная рыбачка», «Противоположности любви», «Плонсидон», «Продавец» и множество других, названий которых я не помню.

— Потому что, — сказала она, — это более подходит нам, кто сидит дома в деревне; и к тому же костюмы ничего не стоят: тут не нужны такие роскошные, как для представлений «Смерти Помпея», «Цинны», «Гераклия» или «Родогюны».[398]

А кроме того стихи пасторалей[399] не столь высокопарны, как стихи серьезных поэм, и пастушеский жанр более соответствует по простоте нашим прародителям, которые до своего грехопадения носили только фиговые листья.

Ее отец и мать слушали эти речи с восхищением, воображая, что лучшие в королевстве ораторы не высказывали столь богатых мыслей и в столь возвышенных выражениях.

Они стали считать повешенных

Комедианты просили времени приготовиться, и им дали восемь дней. Общество хотело уже разойтись после ужина, когда вошел настоятель Сен-Луи. Этуаль сказала ему, что он пришел весьма кстати, потому что избавил Олива от труда искать его, чтобы он исполнил свое обещание; на