Шимон Бен-Зеев полез в широкий нагрудный карман и вынул блокнот, вырвал из него листок и протянул Евсею Наумовичу.

– Что же мне просить у Бога? – оробел Евсей Наумович.

– У вас нет проблем?

– Проблемы есть.

– Вот и пишите, – гид достал ручку. – Пусть Ягве за вас их решает.

Евсей Наумович покачал головой и взял листок и ручку. Его охватил испуг, словно он воочию представал перед Богом. Евсей Наумович жалостливо покосился на резкий профиль бывшего полицейского города Хайфы.

Шимон Бен-Зеев выжидал с таким упрямством, словно лично был заинтересован в записке Евсея Наумовича к Богу. Что это он, на самом деле? Хочет узнать что-то мое сокровенное? Евсей Наумович разгладил листок и задумался, удивляясь важности момента. Мистика и только. Ручка оказалась тяжелая и какая-то литая, словно крупный патрон.

Преодолевая смущение. Евсей Наумович написал несколько слов.

– Хотите прочту? – проговори он, возвращая ручку.

– Ни в коем случае! – воскликнул гид. – Это великая тайна. Вы заключили союз с Богом! И никто не должен об этом знать, только вы и Он.

Шимон Бен-Зеев достал из бокового кармана черную кипу, протянул Евсею Наумовичу и жестом обозначил дальнейшие его действия.

Евсей Наумович надел на голову кипу, сложил листок и поплелся к Священной стене.

Многочисленные зеваки, сидя на скамейках, жевали какую-то еду, запивая соком и водой. Женщины молча приглядывали за ребятней, что шумно дурачилась по мере сил, – в Израиле не принято вгонять детей в какие-либо рамки, те и садились на голову. Молодые люди читали, пялились в экраны ноутбуков, некоторые пары беззастенчиво целовались, ничуть не смущаясь ни посторонних, ни самого Ягве, незримо присутствующего в этом священном месте.

Евсей Наумович обошел свирепого вида пожилого еврея с автоматом через плечо, который дежурил у входа на паперть у Стены и следил, чтобы на паперть не ступила нога какой-нибудь вражины.

Площадка у самой Стены Плача, отведенная для женщин, была переполнена, основная, мужская – малолюдна. И появление робкой фигуры Евсея Наумовича было встречено особым вниманием женщин – Евсей Наумович это чувствовал. Представляю, какой у меня дурацкий вид в этой кипе, думал он, то и дело проверяя ладонью, не слетела ли она с головы.

Крупные морщинистые плиты стены пахли сухим песком и нагретым камнем. Расщелины между плитами проросли стеблями дрока и полыни, были забиты скрученными или сложенными листками бумаги.

Евсей Наумович скосил глаза. Неподалеку от него беседовал с Богом тощий мужчина с опущенными в экстазе веками. Его голову прикрывали сразу две кипы – белая и черная. Внезапно дважды еврей остановился, окинул взглядом Евсея Наумовича, что-то недовольно буркнул и вновь, с удвоенным усердием, принялся раскачиваться, клянча что-то у Бога.

Дольше стоять истуканом у Стены было неприлично. Евсей Наумович разглядел подходящую щель и, виновато оглядываясь, принялся запихивать в нее свой листочек.

Поначалу почудилось, что он еще в автобусе, а ровный гул не что иное, как шум двигателя. И в первое мгновение, раскрыв глаза, Евсей Наумович с недоумением разглядывал потолок, принимая его за странную игру красок палестинского неба. Но уже в следующую минуту сообразил, что он в гостинице, что сейчас утро последнего дня пребывания в Израиле. А гул не что иное, как рокот моря.

На спинке стула тряпочным ворохом сгрудились куртка, брюки, рубашка и гостиничный халат. Вчера, после позднего возвращения из Эйлата, Евсей Наумович, едва сбросив одежду, повалился в кровать.

Отъезд из гостиницы в аэропорт назначен в двенадцать, а сейчас было девять утра, вполне достаточно времени и принять душ, и позавтракать, и сложить чемодан, и посидеть напоследок на пляже.

Признаться, он устал за десять дней поездки – сказывался возраст. И то, что вся группа собралась отправиться в город, в последний раз прошвырнуться по Хайфе, его вполне устраивало.

Итак, он позавтракает и пойдет на пляж. Посидит часок, зашвырнет в море монетку – как залог того, что вновь вернется в эти места, – а потом соберет чемодан. Собственно, что там собирать? Кроме личных вещей, он купил набор косметики, изготовленной из минералов Мертвого моря. Еще купил у араба в Яффо дамскую кожаную сумку. Подарок Лизе к свадьбе.

Давно он не испытывал одиночество так остро, как в день, когда группа бродила по блистательному Тель-Авиву, тратя последние шекели на подарки. Верно, что оно приходит, когда не для кого покупать подарки. Тогда, с каким-то остервенением он и заскочил в первую же лавчонку среди множества живописных лавок Яффо на юге Тель-Авива.

Евсей Наумович оглядел комнату. Сумка стояла на тумбе, у телевизора. Необычной формы, с рельефным чеканным узором, сумка должна понравиться Лизе. И особенно косметика. Говорят, такая косметика в России стоит немалых денег, да и то чаще всего это подделка. А эта настоящая, куплена на берегу Мертвого моря в специализированном магазине. Потом, в дороге, возникла мысль купить кожаный ошейник для сенбернара Аркаши-муравьеда. Но, приценившись, понял, что денег не хватит. Только и осталось шесть шекелей на пакет сока в аэропорту и монетка в пятьдесят агарот, чтобы швырнуть в море.

Евсей Наумович откинул одеяло, поднялся и вышел на балкон.

Утро снова стояло удивительно сухим и солнечным. Большая редкость для этих мест в декабре месяце, какая-то аномалия. Однако море, не в пример минувшим дням белело гривами торопливых волн. Забытый флаг над безлюдной будкой спасателей повис неподвижной тряпкой.

Евсей Наумович вернулся в комнату, наскоро привел себя в порядок. Накинул халат, сунул в карман монетку в полшекеля, прихватил плетеный стульчик, полотенце и покинул номер.

По дороге он изменил свой план. Пожалуй, он посидит на пляже, забросит монетку, а потом позавтракает – все равно сейчас нет аппетита.

На первом этаже за бюро заспанный администратор что-то подсчитывал на калькуляторе. На вопрос Евсея Наумовича про волнение на море администратор ответил по-русски, что, вероятно, сильно штормит где-то у берегов Турции или Греции, а может, и Италии. В такое время года это неудивительно, недаром проживание в гостинице стоит намного дешевле.

Евсей Наумович вышел из гостиницы. Далекие вершины холмов Кармель, исчезли в утренней дымке. А левее, на тех же холмах, освещались солнцем высокие в густой зелени деревьев красавцы-дома Хайфы. Ландшафтом Хайфа удивительно была похожа на Гагры, особенно с моря. Только что весь облик, от золоченых куполов Бахайского храма и до массивов зданий современной архитектуры, представлял единый ансамбль европейского города, что какими-то причудами судьбы заброшен в дикую, лишенную жизни, каменную пустыню.

У кромки пляжа Евсей Наумович снял шлепанцы и, зарывая ноги в теплый песок, побрел к вышке спасателей.

Море ревело. Приближаясь к берегу, волны выпрямляли стать и, опустив белое забрало пены, с ревом рушили свою мощь на скалы, что держали оборону в метрах пятидесяти от берега. И на фоне нежно-сиреневого безоблачного неба пронзенные лучами солнца брызги воды казались россыпью драгоценных камней – фиолетовых, зеленых и цвета граната.