– Нарочно сделанные ошибки, сэр. Как, например, пропущенная или неправильно использованная в одной из групп шифра буква. «И» вместо «е» – что-то в этом роде. Если он захочет сообщить нам, что его схватили и он работает под неприятельским контролем, то такой ошибки не сделает. – Он повернулся к Холдейну. – Вы наверняка об этом знаете, сэр, верно я говорю?

– В Лондоне мы обсуждали возможность обучить его высокоскоростной передаче с записи на магнитофоне. Вы слышали об этой идее?

– Босс ничего такого мне не говорил. Как я понимаю, им не удалось добыть нужное оборудование. Но если честно, я сам не слишком-то разбираюсь во всех этих штуковинах на транзисторах. Босс сказал, что мы будем пользоваться старыми проверенными методами, но только менять частоты каждые две с половиной минуты, сэр. Как я понимаю, фрицы за эти годы научились быстрой пеленгации.

– Какой передатчик они прислали? С виду тяжеловат, чтобы все время таскать его на себе.

– Техника та же, какой Майская Мушка пользовался на войне, сэр. И это вроде бы упрощает задачу. Это старый добрый Б-2 в водонепроницаемой упаковке. Если у нас осталось только две недели, мы едва ли смогли бы освоить что-то другое. Хотя даже на нем он пока не готов…

– Сколько он весит?

– Примерно пятьдесят фунтов, сэр. Плюс-минус. С виду смахивает на обычный чемодан. Защита от влаги сильно его утяжеляет, но если предстоит двигаться по пересеченной местности, без нее никуда. Особенно в такое время года. – Он в нерешительности помялся. – Хотя лично меня больше волнует, что он слишком медленно работает с азбукой Морзе, сэр.

– Да, вы правы. Как думаете, сможете натаскать его к сроку?

– Не могу обещать, сэр. Пока не увижу, что станет получаться с подключенным передатчиком. Только на втором этапе, после отдыха. А пока я даю ему лишь разминаться с пищалкой.

– Спасибо и на этом, – поблагодарил Холдейн.

13

После первых двух недель занятий Лейсеру предоставили увольнительную на сорок восемь часов. Он сам ни о чем подобном не просил и казался удивленным, когда ему сообщили новость. Он ни при каких обстоятельствах не должен показываться в собственном районе. Ему разрешалось уехать в пятницу, но он предпочел отбыть в Лондон в субботу утром. Несколько раз его предупредили, что он должен избегать мест, где мог встретить знакомых, и, как ни странно, это ему даже понравилось.

Эвери беспокоился за Лейсера и решил еще раз предварительно поговорить с Холдейном.

– Мне кажется, нам не стоит просто так отпускать его. Вы сами сказали, что ему нельзя заезжать в Саут-Парк, нельзя встречаться с друзьями, если они у него вообще есть. Так куда же он может направиться?

– Вы боитесь, что он будет маяться в одиночестве?

Эвери покраснел.

– Думаю, его все время будет тянуть назад.

– Ну, против этого никто возражать не станет.

Лейсеру выдали деньги на расходы – старыми купюрами по одному фунту и пятерками. Он хотел вернуть их, но Холдейн настоял, словно вопрос был действительно принципиальным. От предложения снять для него номер в отеле он отказался. Холдейн считал, что ему следует непременно поехать в Лондон, и Лейсер послушно отправился туда, словно был обязан подчиняться приказу.

– Уж этот обязательно найдет себе какую-нибудь красотку. Как пить дать, – с довольным видом резюмировал Джонсон.

Лейсер уехал полуденным поездом, прихватив один из своих чемоданов и надев верблюжье пальто, у которого был слегка военный покрой и обтянутые кожей пуговицы, и ни один знающий человек не сказал бы, что в этом облачении было хоть что-то истинно английское.

Он сдал чемодан в камеру хранения на Паддингтонском вокзале и пошел по Праед-стрит, потому что не знал, куда еще ему идти. Так он брел не спеша примерно полчаса, разглядывая витрины магазинов и читая объявления с фотографиями и номерами телефонов проституток на досках объявлений. Близился субботний вечер. Группы немолодых мужчин в фетровых шляпах и плащах крутились между магазинчиком, торговавшим порнографией, и сутенерами, дежурившими на углах. Транспортный поток на улицах стал иссякать, и постепенно повсюду воцарялась атмосфера унылого и безнадежного безделья выходных дней.

Сомнительное заведение, именовавшееся «киноклубом», за фунт выдало ему членскую карточку, чтобы соблюсти букву закона. И он оказался в темном зале среди каких-то призрачных фигур, сидя на кухонном стуле. Фильм оказался очень старым: такой могли вывезти из Вены после аншлюса. Две девицы, совершенно голые, пили чай. Звуковая дорожка у фильма отсутствовала напрочь, и потому они просто пили чай, слегка меняя позы, когда подносили к губам чашки. Обеим сейчас уже было бы лет шестьдесят, если только они пережили войну. Он встал и вышел, потому что миновала половина шестого и открылись пабы. Мужчина, сидевший в киоске у входа, сказал:

– У меня есть девочка, которая любит повеселиться. Совсем еще юная.

– Нет, спасибо.

– Стоит всего два с половиной фунта и обожает иностранцев. Она и любить может по-иностранному. Хоть по-французски.

– Заглохни.

– Не надо мне грубить.

– Заглохни, гнида. – Лейсер повернулся к киоску, в глазах его горела злоба. – В следующий раз, когда будешь предлагать мне девочку, имей в виду, что имеешь дело с англичанином.

Стало немного теплее, ветер утих, но улица опустела – все радости жизни успели перекочевать под крышу. Женщина за стойкой сказала:

– Не могу тебе смешать коктейль прямо сейчас, милый. Дождись, пока народ немного схлынет. А сейчас, сам видишь, у меня нет ни секунды.

– Но я больше ничего не пью.

– Извини, милый.

Ему пришлось довольствоваться джином с итальянским вермутом, но и тот ему подали теплым, без положенной по рецепту вишенки. Ходьба немного утомила его. Он уселся на стоявшую вдоль стены скамью и стал наблюдать за четверкой игроков в дартс. Они не произносили ни слова, отдаваясь игре так, как велела древняя традиция, которую они глубоко уважали. Это даже немного напоминало немой фильм в клубе. Потом один из них заторопился на свидание, и они окликнули Лейсера:

– Четвертым будешь?

– Я не против, – сказал он, довольный приглашением, и уже встал, когда появился какой-то Генри, старый приятель, и они, конечно, предпочли Генри ему. Лейсер хотел завязать спор, но понял, что это бессмысленно.

Эвери тоже ушел из дома один. Холдейну он сказал, что отправляется на прогулку, а Джонсону наплел про новый фильм в кинотеатре. Его ложь почему-то никогда не имела рационального объяснения, как и в этом случае. На самом же деле он обнаружил, что слоняется по тем местам города, которые когда-то были ему хорошо знакомы: прошел мимо здания колледжа в Турле, книжных магазинов, пабов и библиотек. Семестр подходил к концу. Над Оксфордом ощутимо витал дух приближавшегося Рождества, и он уже начинал осторожно готовиться к нему, извлекая на свет божий прошлогоднюю мишуру.