Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь для назначения Протопопова на министерский пост было готово все: он очаровал Николая II своей обходительностью, получил рекомендацию от Родзянко и, самое главное, был угоден Распутину, а следовательно, и государыне. Знакомство Протопопова со старцем продолжалось уже несколько лет. Здоровье у кандидата в министры внутренних дел было незавидным. Он страдал болезнью, которую, в зависимости от личного отношения, одни называли прогрессирующим параличом спинного мозга, другие – поздней стадией сифилиса. Когда выяснилось, что доктора не в силах ему помочь, Протопопов обратился к бурятскому лекарю Бадмаеву, лечившему травами и бывшему в то время весьма популярным в Петрограде. Бадмаев же дружил с Распутиным. Таким образом Протопопов, увлекавшийся мистикой и оккультными науками, попал в число знакомцев старца. Узнав, что императору понравился его любезный протеже, Распутин взял инициативу в свои руки и начал внушать государыне, что Протопопова следует назначить министром внутренних дел.
«Григорий настойчиво просит тебя назначить Протопопова, – писала она супругу в сентябре 1916 года. – Он знает нашего Друга по меньшей мере 4 года, а это говорит о многом». Два дня спустя императрица снова писала: «Пожалуйста, назначь Протопопова министром внутренних дел; так как он член Думы, то это произведет на них большое впечатление и закроет им рты». Государь пожурил супругу за то, что она готова исполнить любое пожелание старца: «Мне кажется, что этот Протопопов – хороший человек. Родзянко уже давно предлагал его на должность министра торговли… Я должен обдумать этот вопрос, так как он застигает меня совершенно врасплох. Мнения нашего Друга о людях бывают иногда очень странными, как ты сама это знаешь, – поэтому нужно быть осторожным». Но спустя несколько дней царь уступил. В телеграмме он указал: «Это должно быть сделано». А в письме присовокупил: «Дай Бог, чтобы Протопопов оказался тем человеком, в котором мы сейчас нуждаемся». Императрица обрадовалась: «Да благословит Господь твое назначение Протопопова. Наш Друг говорит, что ты очень мудро поступил, выбрав его».
Назначение Думу шокировало. Принятие Протопоповым министерского поста в кабинете Штюрмера депутаты сочли подлым предательством по отношению к ней… Когда один старый знакомый посоветовал Протопопову уйти в отставку, тот брякнул: «Как я могу уйти в отставку? Я всю жизнь мечтал стать вице-губернатором, а тут я министр!»
Больше всех был зол на Протопопова Родзянко. Дрожа от гнева, он набросился на своего прежнего заместителя и назвал его ренегатом. «Я надеюсь, – отвечал Протопопов, – что мне удастся что-нибудь изменить в положении вещей. Я уверяю вас, что государь готов на все хорошее, но ему мешают, – вспоминал их разговор Родзянко. – Хорошо, пусть так, но при Штюрмере и Распутине разве вы в силах что-нибудь изменить? Вы только скомпрометируете себя и Думу. У вас не хватит сил бороться, и вы не отважитесь прямо говорить государю».
Вскоре после этой встречи Протопопов намекнул Родзянко, что с его помощью председатель Думы может быть назначен на пост премьера и министра иностранных дел вместо Штюрмера. Понимая, что ни царю, ни императрице такая мысль и в голову не придет, Родзянко выдвинул свои условия: «Я один должен обладать правом назначать министров… Императрица должна оставаться… в Ливадии до конца войны». Протопопов посоветовал Родзянко самому сообщить свои условия государыне.
Заняв министерскую должность, Протопопов повел себя весьма странно. На заседания Думы являлся в мундире шефа отдельного корпуса жандармов, который полагался ему по чину. Над его письменным столом висел образ, к которому он обращался как к одушевленному лицу. «Он [образ] помогает мне во всем, я все делаю по Его совету», – уверял он Керенского. Всех поразило превращение думского либерала в архиреакционера. Он был полон решимости спасти царскую власть и православную Русь и заявлял, что не побоится выступить против революции, а если нужно, то спровоцирует ее, чтобы тотчас ее разгромить. «У меня на квартире он грозил… что всех сотрет в порошок, – вспоминал Родзянко. – Он как закатит глаза, так делается как глухарь – ничего не понимает, не видит, не слышит… Говорит, что чувствует себя достаточно сильным, чтобы спасти Россию, что он один спасет ее».
Помимо того что в руках Протопопова находилась полиция, он отвечал еще и за продовольственное снабжение. Идея принадлежала Распутину. Вполне логично старец полагал, что эти функции должны быть изъяты у беспомощного министерства земледелия и переданы Министерству внутренних дел, имеющему полицию, которая в состоянии претворить в жизнь распоряжения министра. Поддержав эту инициативу, государыня лично занялась решением проблемы. То был единственный случай, когда она не удосужилась заручиться предварительным одобрением императора. «Прости меня за то, что я сделала, – писала она. – Но это было совершенно необходимо. На этом настаивал наш Друг. Штюрмер посылает к тебе с курьером на подпись еще один документ, согласно которому все снабжение продовольствием сразу переходит в руки министра внутренних дел… Мне пришлось принять решение самой, так как Григорий заявляет, что все будет в руках у Протопопова… и это спасет Россию… Прости, но мне пришлось взять ответственность на себя». Император согласился, и таким образом, когда Россия вступила в роковую зиму 1916/17 года, руководство полицией и обеспечение продовольствием оказались в дрожащих, слабых руках Протопопова.
Хотя по молчаливому соглашению между супругами императрица могла вмешиваться лишь во внутренние дела государства, она начала переходить установленную для нее границу. В ноябре 1916 года она писала: «Милый ангел, очень хочется узнать, каковы твои планы относительно Румынии». В том же месяце она отмечала: «Наш Друг боится, что если у нас не будет большой армии для прохода через Румынию, то мы попадем в ловушку с тыла».
Перестав церемониться, Распутин уже не задавал наводящих вопросов об армии, чтобы посоветовать, где и когда осуществлять наступательные операции. Он заявлял царице, будто во сне на него находит вдохновение. «Пока не забыла, должна тебе передать то, что видел во сне наш Друг, – писала императрица в Ставку в ноябре 1915 года. – Он просит тебя отдать приказ вести наступление у Риги. Иначе, говорит он, немцы настолько укрепятся там за зиму, что понадобится много крови и сил, чтобы сдвинуть их с места… По его словам, сейчас это самое главное, он так просит тебя приказать нашим наступать. Он говорит, мы можем и должны это сделать, и мне следует сейчас же написать тебе».
В июне 1916 года императрица писала в царскую Ставку: «Наш Друг шлет свое благословение всей православной армии. Он просит не слишком напирать на севере, поскольку, говорит он, если мы будем продолжать наступление на юге, они сами отступят на севере, а если вздумают наступать, то потери немцев будут очень велики. Он говорит, что это… его совет».
Генерал Алексеев не очень-то обрадовался такому повышенному интересу императрицы к армейским делам. «Я сообщил Алексееву о твоем интересе к военным операциям и о тех деталях, которые тебя заботят, – написал император супруге 7 июня 1916 года. – Он улыбнулся и молча выслушал меня». Начальник штаба встревожился: уж нет ли утечки информации относительно его планов. После отречения царя от престола генерал сообщил: «Когда осматривались бумаги императрицы, оказалось, что у нее была карта, на которой подробно указано расположение наших войск по всему фронту. Открытие это произвело на меня очень неприятное впечатление. Бог знает, кто мог воспользоваться этой картой».