мне кажется, что стоит ждать чего-то нового.

— Можно? — в воздух поднимается Ленина рука. Дмитрия это удивляет, и всё же он кивает. — Директор, это предложение или констатация факта?

— Уточни.

— С тех пор, как мы знаем о возможности заключения сделки, всё время поднимается эта тема, озвучивается одно и тоже. Складывается впечатление, что нам пытаются промыть мозги. Вдолбить единственную истину, чтобы в конце концов она стала нашим собственным решением за неимением альтернативы.

Дмитрий не отвечает, держит паузу. Это не играет ему на руку, и по собравшейся толпе пробегают глухие возмущения.

— Мы что, собираемся поступить как трусы? — спрашивает Марсель.

— Будто в первый раз. — Снова комментарий от Бена, и снова «в кулак».

— Не логичнее было бы сначала разобраться с предателем? — спрашивает Татьяна.

Я нахожу её стоящей у подоконника. По левую руку от неё — Евгений, по правую — Антон. Уровень серьёзности этого трио где-то так же высок, как раздражение Бена и искреннее непонимание Марселя.

— Мы работаем над этим, — с напором произносит Дмитрий.

— Ага, играем в «угадайку», кто на такое способен, а кто — нет.

— Мы все знаем, кто относится к первой группе, — подаёт голос тётя Аня. Она делает несколько шагов до того крохотного островка свободного места, где до этого Дмитрий стоял и вещал один. — Никого не хочу обидеть, но только в каждом страже я уверена как в себе. Потому что связанные не просто словами, а клятвой, никогда не станут нарушать их и помогать кучке бродячих собак выпускать на свободу преступников, ранее пойманных с таким трудом.

— Мам, один из тех, про кого ты так «завуалированно» говоришь, спас мне жизнь, — напоминает Ваня. — Не все оборотни — преступники. Как и не все стражи — честные люди. Нужно проверить всех.

— Согласен, — говорит Дмитрий. — Но считаю, что начинать нужно с очевидных претендентов.

Дмитрий говорит о Лизе, Тае и Боунсе. Ему плевать, что все они разве только из шкуры вон не лезут, чтобы всячески нам помочь. Всё, что он видит — это их принадлежность к противоборствующей стороне. При этом он совершенно не берёт в расчёт то, что при достаточной мотивации на сторону врага может переметнуться кто угодно.

— Оборотни…

— Не все из оборотней хотят войны, — обрывает Дмитрия Ваня.

— Пока всё, что видим мы, доказывает обратное, — наседает Дмитрий, не понимая, что кроме его правды вполне может существовать и другая.

— Хаос для нас хуже смерти, — произносят за моей спиной. Оборачиваясь, я вижу Боунса. Кажется, словно между нашей последней встречей и сегодняшней прошло едва ли больше пяти минут. На оборотне та же одежда, у него тот же осунувшийся усталый вид. Даже запах, сопровождающий его, тот же — машинное масло и одеколон. — Те, кто поддаются хаосу, становятся омегами и теряют рассудок. Не все, но абсолютное большинство оборотней предпочтут пойти за тираном, деспотом и убийцей, чем остаться одним и медленно сходить с ума. — Я делаю шаг в сторону, когда Боунс проходит мимо. Он протягивает ладонь Дмитрию, и тот жмёт её в приветственном жесте. — Трещина по отношениям в стае Амадеуса пошла ещё тогда, когда он привёл в стаю Ольгу. Но они не хотели смерти своему альфе, это было бы неразумно. Разве что не было среди его приближённых того, кто был бы не против подсидеть Амадеуса на тёплом местечке.

— Магдалена, — говорит Бен.

— Вполне возможно, — кивает Боунс. — Так или иначе, когда был убит Амадеус, стая перестала быть ячейкой как таковой и начала существовать как сумма отдельных частей, не имеющая ни ценности, ни веса. К таким стаям в Ликаонии начинают относится без уважения. Они автоматически становятся низшим слоем общества.

— Война против нас для них — не только месть, но и способ доказать, что они всё ещё чего-то стоят, — догадывается Ваня.

— Не просто стоят. В случае победы, они станут той самой стаей, что перекроила вековые устои под себя и, в теории, подчинила себе человека. — Боунс замолкает. Его взгляд останавливается на Ване. Боунс смотрит на него так… странно. — К тому же, Магдалене нужно было показать своё могущество, ведь она не может стать полноправным альфой на всех уровнях. — Боунс трясёт головой, словно выходя из некоего транса. — В каждой стае выбор и инициация нового альфы имеет свои особенности. В моей, например, это обязательно должен быть мужчина, обладающий определённым уровнем силы духа и тела, что, в свою очередь, проверяется чередой долгих и временами мучительных испытаний. Начинать могут десятки, но к концу целым и невредимым остаётся только один.

Боунс снимает кепку, зажимает её под мышкой. Проводит ладонью по платиновым волосам, перекидывая их на одну сторону. Под копной скрываются многочисленные проплешины-шрамы в виде овалов, чей размер не превышает сантиметр в диаметре.

Бен открывает было рот, чтобы задать логичный вопрос, но Боунс перебивает его:

— Ты не захочешь знать, — говорит он, снова надевая кепку. — Поверь мне.

— И каков этот процесс в стае Амадеуса? — интересуюсь я.

— В краю, где они проживают, есть Дикий лес…

— Это не совсем и лес, — вмешивается Ваня. В каком бы состоянии он не находился, он никогда не упустит шанс продемонстрировать свои познания. — Он больше напоминает многокилометровый лабиринт, состоящий из лиственных густо посаженных деревьев. Плюс ко всему, это дом для омег всей Ликаонии. Стая Амадеуса использует преодолевание этого леса как марш-бросок для двоих: действующего альфы и претендента. Даже если действующий альфа оставляет должность по собственному желанию, ему всё равно необходимо пройти через лес вместе с тем, кто планирует занять его место. Выбраться должен только один. — Ваня замолкает, словно вспоминая, всё ли он сказал. — Ах, да. Альфой может стать только потомок предыдущего, независимо от пола.

— Это ужасно, — протягиваю я. — Получается, что отец или мать должны добровольно пойти на самоубийство, чтобы передать титул дочери или сыну?

— Да. И это лишь в случае, если ребёнку вообще удастся выйти из леса.

— Амадеус мёртв, но у него остались дети: Лиза и Тай. Кто-то из них может стать альфой?

— Ага. Другие претенденты, даже в том случае, если будут выбраны членами стаи, конечно, тоже смогут, но их связь в коллективе не будет являться… духовной, если хотите. Я больше предпочитаю слово «инстинктивной».

— Значит, мы можем остановить войну! — хорошо, что я стою. А сидела бы — вскочила от отличной новости. — Если Лиза займёт…

— Сейчас её едва ли примут обратно с распростёртыми объятьями, — говорит Ваня. — Да и даже если она решится, испытание всё равно будет обязано состояться.

Я плохо знаю Лизу, но на общем фоне, как мне кажется,