должно повториться… почтим минутой молчания…», – Веничка значительно сужает круг собеседников, обращаясь только к тем, «чье сердце открыто для поэзии и сострадания» (129). В поисках спасения от «лобных мест» и «трубных голосов» герой движется от площади к заветной цели – Курскому вокзалу.

Странный голос «женский бас» доносится там с небес: «Внимание! В 8 часов 16 минут из четвертого тупика отправится поезд до Петушков» (129). Поезд в Петушки – путь к воскресению, и ангельски-двуполый тембр голоса подчеркивает мистическое значение происходящего.

Готовясь сесть в поезд, Веничка пытается найти пункты соприкосновения с мыслями и жизнью других людей, и от этого в повествовании возникает новый персонаж: читатели. Обобщенную их характеристику можно вывести на основании книжного диалога с ними.

1. Читатели – народ интеллигентный, что явствует из упрека самому Веничке: «примитив».

2. Духовной тонкостью эта интеллигентная публика не отличается: субтильная разница между «тошнотой» и «блевотой» ускользает от них совершенно.

3. Читатель знает личные тайны героя и относится к ним с иронией: «Твой чемоданчик теперь тяжелый? Да? А в сердце поет свирель?» Имя композитора Римского-Корсакова, написавшего оперу «Снегурочка», неоднократно встречается в «поэме». Пение пастушеской свирели, от которой вспыхивает любовь Снегурочки к еще невидимому ею пастуху Лелю, было первым предвестником ее гибели. «А насчет свирели говорить еще рано», – отклоняет Веничка неприятную тему (129).

4. Читатели – народ доброжелательный: «Мы тебе добра хотим» (130).

Словом, люди как люди: «рассеянные по моей земле», – как говорит о них Веничка (130), перифразируя Библию: «И сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли» (Быт. 11: 4).

В начале пути Веничка пытается обосновать внутреннюю необходимость своего алкогольного существования. Человек, который не пытается найти выхода из мира трех измерений, как бы он ни комбинировал свои помыслы, усилия и мечты, – «дрянь», «деляга», «посредственность», «подонок» и «мудозвон». Жизнь его «бесполезнеж и мудянка» (195). Ибо говорил Экклезиаст: «И оглянулся я на все дела мои и на труд, которым трудился я, делая их: и вот, все суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем» (Екк. 2: 11). Проверенный способ выхода за пределы этой суеты – алкоголь: «Потому что магазины у нас работают до девяти, а Елисеевский – тот даже до одиннадцати, и если ты не подонок, ты всегда сумеешь к вечеру подняться до чего-нибудь, до какой-нибудь пустяшной бездны» (131). Смысловой оксюморон «подняться до бездны» придает целеустремленности героя оттенок безнадежности. Сознание этого давит самого Веничку: «…и вдруг затомился ‹…› и поблек». Изначально в нем жило стремление к мистической высоте, но в мире Кремля душа не находила ответа и отклика: «Господь, вот Ты видишь, чем я обладаю. Но разве это мне нужно? Разве по этому тоскует моя душа? Вот что дали мне люди взамен того, по чему тоскует душа!» (131), – в этом стенании слышится тоска Экклезиаста: «Только то я нашел, что Господь сотворил человека праведным, а люди пустились во многие помыслы» (7: 29).

Место Бога – средоточия мирового духа – занял алкоголь. Бог – в несуществующих Петушках. Алкоголь – в мире Кремля и тех Петушках, которые легко найти на карте к северо-востоку от Москвы. Алкоголь – Веничкино стремление к чуду, к Воскресению, как страстная молитва святой Терезы – к стигматизации, к прорыву трансцендентальности сквозь законы материи. Но вместо религиозного экстаза герой кончает белой горячкой, и в этом выборе саморазрушения – его страшный и одинокий бунт.

С выездом из четвертого тупика и предчувствием первых глотков алкоголя начинается восхождение на Голгофу: «Мой дух томился в заключении четыре с половиной часа, теперь я выпущу его погулять» (132). Дух, как понятно, сидел в бутылке – намек на собрание арабских сказок «1001 ночь», где сидевший в бутылке джинн (заметим, недобрый дух), вырвавшись на свободу, устраивает массу неожиданных коллизий. Установка героя сродни духовной концепции Розанова:

Я еще не такой подлец, чтобы думать о морали. Миллион лет прошло, пока душа моя выпущена была на белый свет, и вдруг бы я ей сказал: «Ты, душенька, не забывайся и гуляй „по морали“».

Нет я ей скажу: гуляй, душенька, гуляй, славненькая, гуляй, добренькая, гуляй, как сама знаешь. А к вечеру пойдешь к Богу.

Ибо жизнь моя есть день мой…

(вагон)[1115].

Прихватив четвертинку, Веничка Ерофеев отправляется в путь:

Есть стакан и есть бутерброд, чтобы не стошнило. И есть душа, пока еще чуть приоткрытая для впечатлений бытия. Раздели со мной трапезу, Господи! (132).

И в этом призыве слышится библейское: «Приклони ухо Твое к молению моему» (Пс. 86: 3).

Заключение

Так кончается период «созерцательного похмелья». Знак трагической двойственности повис над жизнью Венички Ерофеева:

Ведь в человеке не одна только физическая сторона; в нем и духовная сторона есть, и есть – больше того – есть сторона мистическая, сверхдуховная сторона (126).

Физическое существование разорвано между Москвой и Петушками.

Духовная жизнь – между несоответствием районного центра Петушки городу вечной весны, земному Эдему, к которому стремится Веничка.

Мистическая, сверхдуховная – в осознанном уравнении двух неравных величин: Бога и алкоголя.

Пронизывая весь текст, с первых страниц книги звучит тема обреченности и гибели героя.

Евгений Шталь

Венедикт Ерофеев в Кировске[1116]

Если бы отец Ерофеева не был арестован, то, скорее всего, Венедикт не оказался бы в Кировске.

Следует сказать несколько слов о месте, где формировались мировоззрение и характер Ерофеева. Кольский полуостров находится на северо-западе России. Он граничит с Норвегией и Финляндией. Бóльшая часть полуострова расположена за Полярным кругом. Коренное население этих мест – саамы, которых раньше называли лопарями. В центральной части полуострова находятся Хибинские горы – одни из старейших на планете. Саамы называли горы Умптек, что означает «дважды замкнутый». Первое геологическое описание Хибинских гор дал капитан Корпуса горных инженеров Николай Широкшин, побывавший в Хибинах летом 1834 года. Отчет Широкшина под названием «Геогностический обзор берегов Кандалакшской губы и Белого моря до г. Кеми в Архангельской губернии» был опубликован в «Горном журнале» (1835). Подробную карту Хибин составил финский геолог Вильгельм Рамзай в 1891 году. Активная разработка месторождений Хибин началась в конце 1920‐х годов. Геологические экспедиции под руководством А. Е. Ферсмана и А. Н. Лабунцова обнаружили в горах большие залежи апатито-нефелиновых руд. Запасы апатита в Хибинских горах являются крупнейшими в мире. Апатит используется для производства фосфорных удобрений, повышающих урожайность сельскохозяйственных культур. Для молодой Советской республики было важно получать хорошие урожаи и иметь валюту от продажи апатита за границу. К тому времени на Кольском полуострове уже имелись населенные пункты Кола, Кандалакша, Ловозеро, Варзуга и др., а также