– И ты согласилась. Создала союз с братоубийцей и насильником.

– Ты так плохо знаешь меня? – уже без злости, с усталым отвращением, возразила Маргарет. – Ты полагаешь, я вот так просто могла забыть обо всем, что он сотворил?.. Разумеется, это было самонадеянным с моей стороны, но – я согласилась; однако не потому, что простила ему смерть отца и его измывательства надо мною. Тогда я решила – пускай. Пусть думает, что прельстил меня всем этим, я буду делать вид, что помогаю ему, а тем временем буду помогать себе. Как иначе женщина может достичь в нашем мире чего-то, как не через мужчину?

– Да, – согласился Курт с тяжелой усмешкой. – Это я уже понял.

– Прекрати, наконец. Разве моя откровенность сейчас не есть свидетельство моей искренности к тебе?

Он встряхнул головой, прикрыв глаза, и почувствовал осторожное касание узкой ладони к своему плечу.

– Прости, – вздохнул Курт, через силу улыбнувшись. – Просто я, кажется, узнал слишком много. Больше, чем хотел…

– Выслушай теперь до конца, – возразила Маргарет, пересев ближе и, обняв, склонила голову на его плечо. – Теперь я хочу рассказать все, чтобы ты не затаил сомнений, чтобы понял меня… Тогда я просто решила играть с ним, – продолжила она тихо. – Разумеется, я понимала, что он это видит, и это осознавал каждый из нас – то, что мы держим нож у спин друг друга, и весь вопрос в том, кто сумеет выбрать нужный момент, чтобы ударить первым. Он устроил мою жизнь – титул пфальцграфини; ведь племянница герцога – это всего только племянница…

– Смерть твоего мужа – тоже часть игры?

– Нет. В том и была прелесть положения, что мужа он мне нашел крайне удобного – тот не мешался в мою жизнь, я – в его; ему была нужна единственно свобода и красивая жена с состоянием. Я занималась своими книгами, он – женщинами и посещением трактиров, что, в конце концов, и довело его до смерти. Ты ведь знаешь эту историю, верно? – уточнила Маргарет с невеселой усмешкой. – Пфальцграф фон Шёнборн отправился на тот свет в непотребном виде, переломив себе позвоночник при падении с двух ступеней трактира… Смерть, достойная всей его жизни. Безыскусная и пошлая.

– И какова же конечная цель игры? – спросила Курт, осторожно обняв Маргарет за плечи. – Занять трон? Это смешно.

– Не так смешно, как тебе кажется, – возразила она со вздохом. – Что до меня, милый, то я просто стремлюсь выжить, а для этого я должна подняться так высоко, как только хватит у меня сил. Если в государстве действует контроль, надзирающий за жизнью обитающих в нем, надо стать его частью, дабы обезопасить себя. Этого ты ведь не можешь не понимать. Ты сам его часть.

– Выходит, – подвел итог Курт, – все-таки в этом заключается моя роль? Провести тебя в те сферы, которые смогут контролировать Конгрегацию?

– Снова повторю: все непросто. Нет, теперь я не думаю о тебе лишь как о своем орудии – ведь ты сам это видишь. Ты ведь знаешь это, понимаешь, пусть и продолжаешь вести себя так, словно сомневаешься в этом. Но ведь так сложилось, что ты – здесь. Ты со мной. Быть может, это судьба. Я помогу подняться тебе, а ты – мне; и не надо смотреть на меня так. То, что я предлагаю тебе, не есть предательство всего того, чему ты служишь. В том мире, где для тебя существует лишь Бог и Дьявол, все намного сложнее, милый. Поверь. И при всех своих переменах, при всей… мягкости в сравнении с прошлым, Конгрегация даже сейчас слишком прямолинейна и беспощадна.

– Довольно, – оборвал он тихо. – Маргарет, хватит, это в самом деле слишком много для одного вечера откровений.

– Ты сам желал знать все, – заметила та; Курт прикрыл ее губы ладонью.

– Довольно, – повторил он. – Как я уже сказал – я узнал слишком много. Раньше, чем я обдумаю сказанное тобою, я не готов говорить о чем бы то ни было еще.

– Хорошо, – покладисто согласилась Маргарет. – Давай говорить не будем. Как ты верно заметил – впереди половина ночи. Всего половина.

В Друденхаусе Курт осмелился показаться лишь спустя три дня; стражи косились в его сторону, одаривая свинцовыми взглядами, однако дороги не преграждали и обращались по-прежнему почтительно. Встреченный в коридоре Ланц прошел молча, будто мимо бесплотного и незримого призрака, а Керн, когда Курт вошел в его рабочую комнату, не поднимаясь, лишь тяжело вздохнул:

– Явился…

Единственным, кто все еще не оставлял попыток «образумить» его, оказался Бруно, чьи нравоучения принимали все более вид духовнической проповеди. День, проведенный в Друденхаусе, был невыносимо долгим и тяжелым; подопечный оказывался всюду, куда бы он ни шел, и в конце концов, когда наставления настигли его уже дома, Курт развернулся, зло оборвав:

– Довольно!

– Почему? – не унялся подопечный. – Потому что знаешь – я прав? Потому что понимаешь, что поступаешь неверно, и…

– Довольно, – повторил он уже чуть спокойнее. – Я сделал свой выбор; это – понятно?

– Выбор… – повторил Бруно. – Видел бы ты себя сейчас. Ты говорил мне о любви; какая, к черту, любовь! Ты словно исполняешь работу, которая бесит тебя, выматывает, но которую необходимо делать! Пойми же, она тобой попросту пользуется, а когда-нибудь, когда ты будешь не нужен, ударит в спину!

– Что же, – усмехнулся Курт, – к этому мне не привыкать.

– Ну, все, с меня хватит! – зло выдохнул подопечный, приблизившись к нему двумя широкими шагами, остановился, сжав кулак. – Я терпел твои издевки, пока мог. Пока чувствовал себя неправым. Но мое терпение лопнуло.

– Я в ужасе.

– Надо было дать тебе сдохнуть, – с чувством выговорил Бруно. – Лучше бы тебе сгореть в том треклятом замке. Ты же… Черт, ты был первым человеком из всех, кого я знал, который действительно верил в то, что делал, был готов ради своего дела на все, включая потерю собственной жизни! Только потому я и пошел за тобой – хотя мог попросту развернуться и уйти, только потому я и рисковал – потому что мне казалось, что я спасаю человека, достойного уважения. А ты…

– Напомни мне, – устало отозвался Курт, – кто неполный год назад готов был едва ль не удавиться, когда оказался среди нас? Кто бесился при одном лишь слове «Конгрегация»?

– За этот год я многое увидел. И многое понял, а вот ты, кажется, растерял остатки мозгов!

– Знаешь, тебе прямая дорога в академию с такими мыслями, – посоветовал Курт с усмешкой. – Ты как раз для нее – одинокий, преданный и никому, кроме нее, не нужный. Подай прошение; может, примут?

– А может, я так и сделаю, – понизил голос Бруно, и Курт приподнял брови в наигранном изумлении:

– Вот оно даже как? Ну, что же, может, ты свою мечту еще исполнишь в будущем и все-таки запихнешь меня обратно в огонь.

– Неужели все настолько далеко зашло? – почти с состраданием проговорил подопечный. – Неужели вот так, за неделю, ты настолько резко переменил всю жизнь?