не ограничивается Кореей, что для нее присутствие в Маньчжурии столь же недопустимо, как и занятие части Кореи, а потому отход наш за реку Ялу лишь ослабит наше положение, но не предотвратит столкновения с Японией. Избежать этого столкновения можно-де не уступчивостью, а лишь усилением нашей боеспособности.

С своей стороны, генерал Сахаров сказал, что война с Японией для нас крайне нежелательна и что если ее можно избежать путем отказа от корейской концессии — это необходимо сделать тем более, что занятие нами Северной Кореи не облегчит нам борьбы с Япониею. Мнение это поддержал и Витте, заявив, однако, что для определения степени нашей мощи на Дальнем Востоке и необходимости увеличения количества имеющихся там войск надо дождаться возвращения Куропаткина. Что касается Ламздорфа, почти лишенного дара речи в каком-либо собрании, то он просил разрешения представить свое мнение впоследствии на письме. Содержание его мне неизвестно.

Наконец, Плеве заявил, что доклады Безобразова, а в особенности Вогака рисуют наше положение на Дальнем Востоке в совершенно новом свете. Положение это, очевидно, таково, что обязывает относиться ко всему происходящему там с сугубою осторожностью. Поэтому ему представляется существенно важным сосредоточить разрешение всех вопросов, касающихся этого отдаленнейшего края, в одних руках и в одном вполне компетентном органе в центре.

Оставив вопрос об усилении нашей военной мощи на Дальнем Востоке открытым до возвращения Куропаткина, государь принял по выслушании всех мнений три решения, а именно:

1. Выяснить те гарантии, которые мы должны потребовать от Китая ранее эвакуации нами, согласно с заключенным 26 марта 1902 г. с этим государством соглашением, всех наших войск из Маньчжурии.

2. Для сосредоточения всех вопросов, касающихся Дальнего Востока, учредить там особое наместничество.

3. Образовать под личным председательством государя Особый комитет по делам Дальнего Востока из министров военного, финансов, иностранных и внутренних дел и статс-секретаря Безобразова, возложив управление делами этого комитета на адмирала Абазу. К обязанности комитета относится разрешение всех главных вопросов, касающихся Дальнего Востока.

Принятые на совещании 7 мая 1903 г. решения, подсказанные Безобразовым, были поддержаны Плеве с лучшими намерениями, но имели они самые нежелательные во всех отношениях последствия.

Начать с того, что положение о наместничестве было выработано лишь к концу июня, а потому опубликование его последовало уже после того, как Япония 15 июля 1903 г. обратилась к России с официальной нотой, в которой предлагала приступить к переговорам по тем вопросам, «по которым интересы обеих держав могут войти в столкновение».

В учреждении наместничества Япония усмотрела недвусмысленный ответ на свое предложение, и это тем более, что другого ответа она до тех пор не получила. Действительно, образование наместничества из Квантунской области и Приамурского края, отрезанного от нее всей Маньчжурией, как бы включало эту последнюю в пределы Русского государства. Именно так поняла эту меру Япония, хотя на деле она была вызвана иными соображениями.

Но наиболее роковым последствием учреждения наместничества и Комитета по делам Дальнего Востока явилось то, что вся наша дальневосточная политика всецело выскользнула из ведения правительства и очутилась в руках Алексеева, Безобразова и Абазы. Действительно, переговоры с Японией перешли к наместнику, а докладчиком по ним оказался в качестве управляющего делами Комитета по делам Дальнего Востока Абаза, инструктируемый Безобразовым, который, впрочем, иногда лично докладывал дела по комитету государю. Что же касается самого комитета, то он за все восемнадцать месяцев своего существования ни разу не был собран. Словом, Безобразов перехитрил Плеве и, образовав при содействии последнего наместничество и Дальневосточный комитет, использовал эти учреждения для устранения от дел по Дальнему Востоку всех министров, в том числе и самого Плеве, и сосредоточения их всецело в своих руках.

С своей стороны, Плеве был весьма встревожен теми сведениями о нашем положении в Маньчжурии и Порт-Артуре, которые сообщил Вогак на совещании у государя. С нетерпением ожидал он возвращения с Дальнего Востока Куропаткина, рассчитывая от него получить вполне точные, а может быть, и более утешительные данные по этому вопросу.

В последнем он ошибался. Куропаткин вернулся в Петербург сияющий и не стесняясь повсюду заявлял, что о нападении на нас Японии и речи быть не может. Повлиял на него в этом отношении, вероятно, и тот весьма почетный прием, который ему был оказан в Японии. При этом Куропаткин исходил, однако, не из ложного представления о военной слабости Японии. Наоборот, он с восхищением отзывался о японских войсках, об их выправке, снаряжении, а особенно о тех успехах, которых они достигли за последние годы. Словом, он в полной мере оценивал военные качества японской нации и армии и лишь утверждал, что последняя в численном отношении не может равняться с русской армией и противостоять ей поэтому не в состоянии[386].

Свой оптимизм Куропаткин закрепил и на бумаге. Во всеподданнейшем докладе о своей поездке на Дальний Восток от 15 октября 1903 г. он утверждал, что Порт-Артур приведен в такое состояние обороны, при котором он совершенно неприступен ни с моря, ни с суши, даже для армии в десять раз сильнейшей, нежели имеющийся в нем гарнизон, что крепость эта снабжена продовольственными и боевыми припасами на годовой срок, что наша дальневосточная эскадра вскоре будет иметь возможность вся сосредоточиться на порт-артурском рейде и что эскадра эта уже ныне может успешно помериться со всем японским боевым флотом.

Авторитетное и столь категорическое заявление военного министра рассеяло все опасения Плеве, и он перестал даже стремиться принимать личное близкое участие в нашей политике на Дальнем Востоке, что, вероятно, зависело и от того, что едва ли не основная цель, которую он при этом до тех пор преследовал, а именно свалить Витте, с августа 1903 г. уже была им достигнута.

Еще до возвращения Куропаткина в Петербург Безобразов, пожалованный в статс-секретари, получает новую командировку в Порт-Артур, дабы там совместно с Алексеевым выяснить и определить как главные основания, на которых должно быть учреждено наместничество, так и численность войск, которыми мы должны располагать на Дальнем Востоке.

Северную Маньчжурию к тому времени уже решено было не эвакуировать от наших войск.

На совещании по этим вопросам в Порт-Артуре участвует и Куропаткин, нарочно задержанный в Японии до приезда в Порт-Артур Безобразова[387].

Совещания эти ни к чему определенному не приводят, и дело вновь переносится в Петербург, но зато на них происходит резкое столкновение между Куропаткиным и Безобразовым, выставляющим себя глашатаем царских мыслей и пожеланий. Разыгрывается оно на том же вопросе о разработке концессионных лесов на реке Ялу. Куропаткин определенно высказывается за ее полное прекращение. Безобразов отстаивает, разумеется, противоположное мнение. Алексеев не высказывается