— Ах, дорогой граф…

Лулу показательно схватилась за сердце.

— Но что это мне даёт?

— А то, дражайшая, что сегодня оную вдову ожидают на приёме. И, говорят, представят официально. Она будет тут среди нас? Наверняка, ей захочется познакомиться со столичными дамами, вы, как женщина, это прекрасно понимаете…

— И что?

— Поговорите с ней. Подружитесь, сделайте вид…

— Да вы с ума сошли, Келюс! Мне, графине в седьмом поколении — и знаться с какой-то рабыней?

— Уймите временно гордыню, дорогуша, будьте гибче, и увидите: король это оценит! Познакомьте эту выскочку со столичными дамами, они будут рады заполучить в гости эту новинку для развлечений, а вы — докажете светлейшему монарху, что не стоит так уж придавать значения сплетням, а если что и было с вашей стороны высказано необдуманно — так то ж без злого умысла, а на самом деле вы — послушнейшая и вернейшая его подданная. Притворитесь, как вы это умеете, перетерпите!

— Ах, я не могу!

На прекрасные глаза вдруг навернулись непритворные слёзы.

— Стоит мне подумать, что король и впрямь прочит её в невесты Филиппу — я умираю!

— Так что с того, что в невесты? Разве когда-нибудь обеты, принесённые в церкви единственному мужчине, мешали женщине получать удовольствие в объятьях других?

Взгляд его был многозначителен и красноречив. Не устояв, прелестница улыбнулась.

— Ах, вы… искуситель!

— Искуситель, не отпираюсь. Однако прислушайтесь к моему совету, и увидите — вам не придётся уезжать.

Сдвинув хорошенькие бровки, графиня задумалась.

— План, безусловно, хорош. Однако…

Губки сложились в злорадную усмешку.

— О, да, теперь я понимаю. Эту гостью хорошо иметь в подругах, нежели во врагах. Я всё буду узнавать от неё лично. Но… в том случае, если и впрямь её увижу.

Бросила торжествующий взгляд на собеседника.

— Её нынче не будет. Она не придёт на приём, слышите? Не придёт! — И захохотала. — Филипп явился из поездки один, без неё, мне всё доложили! Уж что нам стряслось у этой дуры, отчего она повернула назад или просто его бросила — пока неизвестно, но, будьте спокойны, я узнаю! Он и сейчас явился один, хмур и бледен, и, судя по его физиономии, страшно недоволен. Так что, дорогой друг, с бывшей рабыней подружиться я не смогу, придётся мне подчиниться воле короля и уехать; но уж, будьте уверены, отправлюсь в ссылку не я одна.

Наградой ей послужило выражение полнейшего изумления на лике графа.

— Не будет? — пробормотал он. — А мы уж спорили…

Чистейший звук фанфар прервал их разговор.

— Его Величество король Франкии Генрих Валуа! — торжественно объявил церемониймейстер, пристукнув парадным жезлом.

Пышные платья, богатые камзолы и плащи, экзотичные восточные халаты, тартарские меха и чинские шелка зашевелились, отхлынули — и образовали в середине зала широкий проход, от входных дверей к трону, расположенному на возвышении под балдахином, расшитым золотыми лилиями.

Двери распахнулись — и вот уже король, блистательный, великолепный, в самом расцвете сил и мужественной красоты, вступил в зал, милостиво отвечая улыбками и кивками на поклоны подданных и послов иностранных держав. Неспешно и величаво он прошёл к трону и уселся. Поманил к себе Пико. Тот привычно занял место за его правым плечом.

— Кого ждём? — весело спросил Его Величество. — Ах, да…

— Королева Бриттании, Ирландии и Шотландии, Елизавета Тюдор! — последовало очередное объявление.

По залу пронёсся восхищённый вздох. Если король Франкии по праву считался, пусть не самым красивым, но обаятельнейшим мужчиной Европы, то королева бриттов, которой хоть и сравнялось за тридцать, имела право называться первой красавицей, и не только Островов. Драгоценности, коими щедро сверкал её наряд, жемчуга, сверкавшие в дивной рыжей гриве, казалось, тускнели на фоне её очарования.

— Вот только улыбка у неё какая-то… предвкушающая, вам не кажется? — едва слышно шепнул де Келюс. — Как будто какую-то гадость готовит.

— А я вам говорила, говорила! — с жаром отозвалась графиня. — Это всё её дурацкое соперничество с нашим королём! Она безумно рада, что вдова убралась назад, в Эстре, потому что хочет переманить её себе, а если сейчас эта рабыня так и не явится — ей придётся искать других покровителей!

— М-гм… — многозначительно протянул де Келюс. — Понимаю…

Тем временем король Франкии и королева Бриттов раскланялись. Его Величество, как гостеприимный хозяин, проводил Бесс к её креслам, отвесил изысканный поклон и вернулся на место. Обеспокоенно глянул на двери.

— Вот оно! — злорадно пробормотала Лулу.

По залу проносились недоумевающие шепотки. Ждут кого-то ещё? Напряжение нарастало.

Анжелика де Камю победно сверкала глазами, мало напоминая собой опальную ссыльную.

Но вот седовласый глашатай крепко сжал пальцы на отполированном древке и вновь занёс его привычным жестом.

Зал замер в предвкушении.

— Ненаследная принцесса дома Османов и Чингизидов, гостья Его Величества Ирис КызилШакли О’Рейли! — пронеслось над толпой.

Да. Бомарше и маршалу Винсенту пришлось изрядно поломать голову над тем, как же представить свету их «крестницу». Вот они и соединили восточное прозвище «Рыжекудрая» — и девичью фамилию графини Эйлин О’Рейли, более привычную слуху европейца.

Король торжествующе встал.

Улыбка Бесс стала какой-то вымученной.

Лулу позеленела.

— Прин… принцесса? — просипела она. — Как… принцесса?

— Клянусь, я не зна…

Граф де Келюс осёкся. Так бывает, когда у человека вдруг перехватывает дыхание.

Потому что в зал вплыла… богиня.

Лицо её во имя сохранения восточных традиций было наполовину прикрыто прозрачной вуалью, но позволяло угадать прелестнейшие и нежные черты. Полувосточное одеяние, свободно струящееся, не скрывало грациозных изгибов фигуры. В руках она несла небольшой ларчик, и спустившиеся почти до локтей широкие рукава пурпурного кафтана подчёркивали ослепительную белизну точёных рук, совершенных кистей, перламутр ноготков… Жемчуга и изумруды, запутавшиеся в пышной рыже-красной гриве, словно дождинки, лучились на плечах, груди, полах кафтана, и время от времени с тихим шорохом скатывались на паркет. Богиня не обращала на них внимания, словно сорить драгоценными камнями было для неё в порядке вещей.

Она с улыбкой на устах шла навстречу сходящему со ступеней своего возвышения Генриху.

В тишине зала яростно треснул веер в руках графини де Камю.

Восточная Афродита повернула голову на звук… и мир в глазах графа де Келюса поплыл. Такой дивной красоты, чистоты и нежности глянули ему в душу изумрудные очи… что в этот миг захотелось одного: страстно упасть к её ногам.