И уже на грани сна, она будто въяве услышала голос монаха.

«Вам говорит о чём-нибудь имя О’Ши, дочь моя?»

О’Ши.

Это о нём — или о них — упоминал эфенди, надписывая своё третье, ещё не распечатанное, посмертное послание. Будучи в сильном расстройстве после известий о Мэг, Ирис не сразу вспомнила это имя, а вот сейчас…

Она решительно села на постели, откинув одеяло.

Подобные совпадения не случайны. И если каким-то образом намерения её наставника и христианского монаха соприкоснулись в единой точке — в пресловутом имени с ирландскими или шотландскими корнями — это неспроста. Подобными предостережениями не пренебрегают.

Как и многие путешественники, шкатулку с наиболее важными документами Ирис не оставляла в багажной клади, но прихватывала с собой, в гостиничную комнату. Подобные вещи хорошо держать не на виду, дабы не вводить в искушение приходящую прислугу, но поблизости: мало ли, понадобится подорожная, пас-спорт или полезные записи и рекомендательные письма? Поэтому, не желая лишний раз звать Фриду, Ирис, нашарив мягкие ночные туфельки без каблуков, заглянула в массивный шкаф, новинку мебельщиков. Признаться, зайдя в номер, она приятно удивилась, обнаружив здесь, вдали от столиц, этакое чудо. Платяные шкафы появились недавно, но тотчас вошли в моду, уверенно подвинув в обиходе массивные и громоздкие сундуки и укладки. А в нынешнем сооружении было даже отделение для шляп, в одно из которых прекрасно встал заветный ларчик с бумагами.

Вот и оно, третье письмо Аслан-бея…

В канделябре на пять свечей горела только одна. Ирис затеплила оставшиеся, подвинула подсвечник ближе к краю стола, а сама присела на край постели, прикрыв ноги одеялом: по случаю тёплого дня камин не разжигали, а зря… Осторожно подцепила ногтем и отклеила печать тёмно-вишнёвого сургуча.

«К сожалению, старость не всегда идёт рука об руку с мудростью. Тебе, драгоценная джаным, ещё не раз придётся в этом убедиться»…

Вот тут-то и прорвались, наконец, все барьеры, что она выстроила, пытаясь сохранять спокойствие и рассудительность. Она горько рыдала, заливая слезами подушку, не замечая, как барабанит в ставни внезапно обрушившийся на городок ливень, оплакивая и бедную, невинно пострадавшую Мэг, и свой погибший волшебный садик, и несостоявшуюся, запретную любовь к капитану Джафару, и себя, одинокую, беззащитную, оставшуюся без мудрого и заботливого названого отца…

Тяжёлая горячая ладонь Али погладила её по затылку. И… успокоила.

По-детски шмыгнув носом, Ирис высморкалась в предложенный платок и глубоко вздохнула, унимая слёзы.

Что бы ни случилось — при ней всегда её верный Али. И, как она смеет надеяться, любимая Мэг, ещё на много-много долгих лет. К тому же, здесь, в Галлии, у неё появились такие замечательные друзья, что, даже, если в Лютеции не найдётся ни одного порядочного человека — ей хватит их в Эстре, хвала Аллаху… или Всевышнему, надо переучиваться, чтобы не смущать умы добрых христиан.

— Всё хорошо, Али.

Вытерла щёки.

— Это… минутная слабость. Читала письмо эфенди, вспомнила его, и расстроилась. Не беспокойся.

Нубиец поклонился, как всегда сдержанный, строгий.

— Госпожа всё же женщина. Женщинам лучше. Они могут выплакать накопившееся — и никто их за это не осудит. Зато потом, скинув груз горестей, они со свежими силами натворят столько, что и дюжина сильных мужчин не разберёт… Тут приходил слуга от господина графа, спрашивал, ездит ли госпожа верхом. Я ответил утвердительно.

Брови Ирис от удивление взлетели вверх.

— О? — только и сказала она.

Значит, вопреки её опасениям, де Камилле не взбунтовался против возвращения в Эстре, и даже подумывает о том, как им быстрее добраться. Вот уж не ожидала. В сердце её шевельнулось нечто, похожее на благодарность. И смущение. Оказывается, сухарю графу не чуждо сострадание, раз он даже забыл о конечной цели миссии — представлении её, Ирис, при дворе. И что же — никаких скандалов и брюзжаний по поводу нарушенных сроков, а заодно и?..

…Заодно и о возможном недовольстве короля…

Гм.

А ведь только сейчас она поняла, чем может обернуться для её дальнейшего пребывания во Франкии срыв визита на королевские торжества.

Ничего. До празднества остаётся почти неделя. Если к этому времени Мэг станет лучше — а ей непременно станет лучше! — то такие светлые головы, как маршал и брат Тук… и граф, конечно, который, оказывается, умеет отбросить обиду и мыслить здраво и быстро. Так вот: вместе они непременно что-нибудь придумают.

— О! — повторила она. — Значит, надо встать пораньше и посмотреть, в чём лучше ехать… Спасибо, Али. Оставь меня сейчас, я всё же попробую уснуть.

Нубиец понятливо кивнул — и исчез. Вслед за ним вскользнула за дверь Фрида, виновато покосившись на хозяйку и убедившись, что её услуги пока не нужны.

А Ирис вздохнула — что-то в последнее время у неё накопилось слишком много вздохов — и вновь взялась за послание Аслан-бея, смиренно дожидавшееся своего часа, слегка помятое в чересчур крепко сжимающей его руке, закапанное слезами.

…Ливень стих. Но долго ещё над Питивье гуляли тёмные тучи. А крестьяне и виноградари окрестных сёл, убедившись, что гроза прошла мимо, радовались недолгому, но обильному ливню, напоившему поля и виноградники, и с облегчением вновь разбредались по постелям, лежанкам, запечьям… Майские ночи коротки, а вставать с рассветом придётся не только странствующим и путешествующим.

* * *

Несмотря на почти сто двадцать прожитых лет, голос старца никогда не был старческим или надтреснутым, напротив. Полнозвучный, задушевный, он, казалось, звучал сейчас, будто мудрый эфенди стоял за спиной Ирис и немного левее, у окна, как во время их ежеутренних занятий. Она читала — и слышала…

«…Но все эти многословные вступления — не только повод лишний раз признаться тебе в своей сердечной привязанности, моё дорогое дитя, но и оттягивание некоего не слишком радостного момента, когда я должен буду сообщить тебе кое-что о твоей родне. Твоих последних, оставшихся в живых, родственниках со стороны матери, прекрасной Эйлин, Найрият, чьи красота и целомудрие однажды и навсегда захватили в плен сердце и душу старого мудреца, теряющего ум каждый раз при воспоминаниях о ней…

И как после этого мне не любить и не оберегать её единственное дитя?

Сведения, которые ты сейчас узнаешь, достоверны и относительно свежи: хотя кое-что я начал собирать, ещё впервые познакомившись с твоей матерью — светлая ей память! — а за иным посылал надёжных людей в Ирландию и Бриттанию, уже после того, как ты украсила собой наш дом. Мои доверенные люди прекрасно знают, что новости, которые я от них жду, должны быть достоверными, и, по возможности, подтверждёнными, а потому — многие записи об их беседах, заверенные свидетелями, ты сможешь найти в моих архивах, если захочешь. Но нужно ли оно тебе? Ты так привыкла доверять мне на слово, поверь и сейчас. Тем более что речь идёт о твоей безопасности. Не хотелось бы тревожить беспочвенно, но… если уж рядом с тобой упомянули имя О’Ши — значит, они близко. Тебе, как никому другому, следует сторониться любого представителя этого рода; во всяком случае до тех пор, пока что-либо не оправдает их в твоих глазах и докажет добрые намерения.