Трудно описать горе несчастной нашей дочери. Она рядом с могилой своего жениха закупила для себя место на Смоленском кладбище, рассчитывая вскоре последовать за ним. Увезти ее из Петрограда нам удалось лишь летом. Я уехал с ней в Петрозаводск погостить у наших двух старших дочерей. Новый год мы встречали у Харитоновичей. Радушные хозяева постарались устроить встречу так, как это делалось при «старом режиме». Но трудность добывания продуктов и угнетенное настроение гостей под давлением большевистского террора сделали свое дело: встреча была весьма скромной и невеселой. После полуночи скоро все разошлись: кто торопился домой на ночное дежурство, кто ожидал ночного обыска, а кто боялся грабежа в оставленной квартире. Ни прислуги, ни дворников в домах вовсе не было, поэтому оставлять квартиру было весьма рискованно.

Здесь следует упомянуть о зверском убийстве большевиками двух министров Временного правительства: А.И. Шингарева и профессора Кокошкина. Они были посажены 25 октября в Петропавловскую крепость, в сырых, холодных казематах заболели, и их перевели в Мариинскую больницу. 6 января 1918 г, вечером, ворвались в палату два большевика в красноармейской форме и из револьверов зверски их убили. Был слух, что один из них был Апфельбаум (Зиновьев), бывший впоследствии главным начальником Петроградского округа.

Весна тянулась для нас долго, тягостно и печально: жизнь наполовину впроголодь (1/16 фунта черного хлеба отпускалось в день по карточкам для безработных «интеллигентов», какими считались мы), страх постоянный за предстоящую ночь в ожидании обысков, налетов и возможных арестов. Ежедневно узнавали, что такой-то расстрелян, другой схвачен и отправлен в Кронштадт, третий умирает от тифа в подвале; все это мои сослуживцы или близкие наши знакомые… Мертвая тишина царила в нашем доме; дочь Ольга, как тень, безмолвно одна проводила целые дни в своей комнате. Я просиживал без дела в своем кабинете. Писем писать к родным нельзя, так как почта обслуживала только советские служебные корреспонденции; телеграфом также частным лицам пользоваться не разрешалось.

На нашем заводе («Русское Общество изготовления снарядов» — Парвияйнен) царствовал «комитет» из десятка наиболее наглых рабочих, расхищавших станки и ценные металлы. Директор Брунстрем и его соотечественники уехали к себе в Финляндию; русские члены правления и инженеры разбежались, кто куда мог, за границу, на Украину, Кубань и Юзовку (Юзовка не была тогда еще захвачена большевиками и оставалась под властью гетмана). В последнюю было решено перебраться нам, всем членам правления и инженерам, оставшимся в Петрограде (инженеры Харитонович, Сергеев, Алексеев, я и еще несколько других — само правление Юзовского завода учреждено было в Киеве — дабы избавиться от преследования заводского «комитета», подавшего на нас донос в чрезвычайку, обвиняя нас в переводе заводских капиталов в Юзовку). На совещании у Сергеева было решено, что каждый из нас различными путями должен нелегально перебраться на юг. Это было в мае. Мне как уроженцу Виленской губернии помог в этом деле образовавшийся в Петрограде Литовский комитет. Литовский комитет без труда выдал мне удостоверение для возвращения на родину. В чрезвычайке, как потом оказалось, в мае был уже составлен список и ордер на наш арест.

Но я в это время не мог воспользоваться этим пропуском и отложил его до осени, так как необходимо было дочь Ольгу увезти в Петрозаводск к сестрам. Переезд мой в Вильно был только предлогом, как средство вырваться из России, дабы потом оттуда переехать в Киев и Юзовку, что было нетрудно. В Петрозаводске мы поместились — я у старшей дочери Маргариты, а Ольга у Наташи; обе семьи жили в одном доме. Город — у берега Онежского озера, место живописное, воздух прекрасный, лето было теплое, ясное. Белые ночи севера не были для нас новостью, и мы при хороших условиях питания и сердечных заботах обеих дочерей вскоре ожили и поправились. В Петрозаводске в то время жизнь населения протекала почти в условиях нормальных. Мой зять Дмитриев посылал в Петроград муку и разные продукты моей жене, решившей остаться дома, дабы сберечь квартиру от разгрома.

В «Известиях Исполкома» мы прочли о зверском убийстве Императора Николая II и всей царской семьи в Екатеринбурге в ночь с 16/17 июля 1918 г. В официозе был приведен целиком приговор постановления (без суда) о казни Царя и акт об исполнении приговора, подписанный Юровским и каторжанами Ермаковым, Вагановым, Медведевым и Никулиным. В приговоре говорится, что Царь был расстрелян вместе с Наследником, а Царица и все четыре дочери находятся в укромном «надежном месте». Это сообщение оказалось впоследствии наглою ложью. В начале июня все, остававшиеся в Тобольске, были перевезены в арестантском особом поезде под сильной охраной в Екатеринбург. Гибсон, по требованию английского консула, был освобожден, а доктору Деревеньке и мистеру Жильяру удалось скрыться из поезда, замешавшись в толпе публики.

Заключенные в доме Ипатьева 11 человек — царская семья, доктор Боткин и трое слуг (Анна Демидова, Харитонов, Трупп) были именно те, которых решено было убить. В трех дальних комнатах верхнего этажа разместили царскую семью, в четвертой — доктора Боткина и прислугу, затем центральная большая (проходная) комната была столовая, общая для арестованных и охраны, так как обедать и ужинать требовалось вместе с этими зверьми; за столом председательствовал палач Юровский, который беспрерывно издевался над несчастными заключенными. В комнатах, смежных с передней, у входа помещалась охрана, она же занимала и весь нижний полуподвальный этаж. В столовой охранники проводили весь день; дверь из столовой в соседнюю комнату барышень была снята, дабы следить за ними было удобно. Но все эти издевательства они переносили покорно, со стоическим терпением мучеников — первых христиан, и тихо, вполголоса, они пели хором церковные песни, готовясь к неизбежной смерти, о чем царская семья знала из угроз диких охранников, бывших нередко пьяными. Наследник все время лежал больной. Царица также страдала слабостью ног.

Вел. княжны Ольга, Татiана, Марiя и Анастасiя в Царском Селѣ 1914 г.

В июле стало известно, что адмирал Колчак двигался с армией к Екатеринбургу. Тогда в ночь на 17-е июля Юровский собрал 12 убийц, каждому велел взять по нагану и, ворвавшись в царские комнаты, приказал всем перейти в подвальный этаж и там, загнав их в дальнюю комнату, выставили к стене, и каждому убийце была назначена одна жертва. Больного Наследника Царь держал на руках. Первый выстрел произвел Юровский в Царя и Наследника, оба мгновенно пали мертвыми. Великая Княжна Анастасия была только ранена и стонала, изливаясь кровью, ее мадьяр прикончил штыком; прислуга Анна Демидова была также только легко ранена и пыталась убежать от своего убийцы, он ее догнал и уложил двумя выстрелами. Активными убийцами были Юровский, Ермаков, Медведев, Ваганов и Никулин (каторжане) и 7 человек австрийских пленных — мадьяров, всего 12 человек.

Убийцы спешили скрыть следы преступления, сейчас же, ночью, уложили труппы на грузовые автомобили и в 20 верстах, в тайге, в течение трех дней жгли убитых. Затем все свалили в угольную шахту, засыпав ее песком. Заняв Екатеринбург, адмирал Колчак назначил следствие. Пойманный в городе один из убийц каторжанин Медведев после долгих запирательств открыл детали убийства, а осмотр дома Ипатьева и тщательное исследование поляны и шахты в тайге подтвердили верность обстановки самого убийства и сожжения тел.