— Вот те Свет! — поклялся Найд, осенив себя соответствующим знаком. — А теперь давай руку, пока мы тут совсем не окоченели.

Парнишка вздохнул, опасливо покосился вниз и потянулся к товарищу. Тонкий конец ветви качнулся, Ноа судорожно схватился за дерево и попробовал бочком двинуться вперед. Раздался треск, глаза паренька округлились, рот открылся для крика. Сук обломился прежде, чем Ноа успел издать хотя бы звук. Найд бросился животом на дерево. Ухватил рукав подрясника. Тканное монахинями-клариссинками сукно выдержало. Ноа болтался между небом и землей, задрав кверху побелевшее лицо.

— Давай вторую руку! — прохрипел Найд, изо всех сил цепляясь за мокрое дерево. — Давай!

С грехом пополам он втянул взбрыкивающего ногами паренька обратно. Толстый остаток ветки держал надежно, и оба без особых приключений оказались на твердой почве. Они упали на землю, измученные усилием, задыхающиеся от пережитой опасности, покрытые плесенью и раскисшей древесной трухой. Нудный ледяной дождик поливал их сверху, и оба выглядели так, будто только что побывали в реке.

— Ну вот, — пробормотал Найд, криво усмехаясь, — говорят, долг платежом красен. Это, значится, был мой платеж, — он вытащил из вихров Ноа тонкую веточку.

Парнишка улыбнулся робко и вдруг обхватил Найда руками, приник к груди:

— Спасибо тебе, милый братик.

Найд так и застыл, легонько похлопывая Ноа по костлявой спине. А дождь все плакал и плакал — за них обоих.

Рабы, тащившие паланкин со Скавром, двигались бодрой рысью. Месяц Шауль превратил Церрукан в огромную сосульку — разница была только в том, что сверкающие острия городских зиккуратов устремлялись к небу, вместо того чтобы свисать в преисподнюю. Впрочем, угрожающе свинцовые тучи с чумными пятнами нарождающихся бурь могли бы заставить усомниться любого — кроме, конечно, коренного церруканца.

— Небось храпит сейджин в тепле-то, — мрачно пробормотал Аркон, у которого зуб на зуб не попадал, — под шкурами да на пуховых подушках. А мы тащись тут через весь город. В такой колотун, считай, голяком. Хорошо еще хоть свой гроб с занавесками переть не заставил!

Аджакти хмыкнул:

— Храпит, говоришь? Это когда его сам наследный принц на бои пригласил? Да с шестью гладиаторами? Скорей планы строит, как бы с Омеркана побольше циркониев стрясти или покровительство выбить. Времена меняются.

— Да уж, маму их в раскоряку! — согласился Аркон и сплюнул, передернувшись всем телом под шерстяным плащом.

Времена меняются. Эту фразу все чаще и чаще повторяли на улицах города, залетала она и во дворцы шахов, и в гладиаторские казармы. Амир лежал при смерти. Его сын готов был взойти на престол — поговаривали, даже слишком готов. Каков-то будет новый правитель? Человек, который не смог дождаться погребальных празднеств и устроил бои, пока отец борется за каждый вздох на смертном ложе.

Маленькая процессия свернула на набережную Зеленого канала. Отблески факелов замерцали в зеркале замерзшей воды. По черному льду скользили отражения паланкина, покачивающегося на плечах четверки рабов, гладиаторов, бегущих в колонне по двое, воинов-охранников, освещающих путь. Несмотря на движение, холод пробирал до костей — надетые на голое тело доспехи были от него плохой защитой.

Аджакти старался не сопротивляться дрожи. Вместо этого он расслабил мускулы и попробовал согреть их идущей из центра энергией, как учил Фламма. У него получилось, но, чтобы сохранить эффект, требовалось полное внимание, а Кай все еще был новичком в искусстве дхьяны. Он практиковался с Тигле по ночам, но каждый раз, закрыв глаза, отправлялся блуждать по бесконечным лестницам Башни с Маятником. Одна загадочная дверь сменялась другой, но все они были заперты, и каждый раз перед пробуждением приходило острое понимание — он опять не нашел то, что искал.

«Может, я уже достиг совершенства, и граница между сном и реальностью стерлась? — думал он, усмехаясь про себя, пока ноги машинально выбивали маршевый ритм по покрытой инеем мостовой. — Я ведь и на самом деле заперт — в Танцующей школе, в самом этом вшивом городишке — как в башне. И чтобы выбраться, надо разрушить стены. Как можно скорее, пока маятник не перерезал горло нам всем».

Ледяная волна окатила Аджакти с головы до ног. «Ну вот, опять я отвлекся на бесполезные мысли!» Он попытался вернуть присутствие и тепло, но тут же понял: что-то было не так. На губах Аркона намерзли серебристые льдинки; пар, вырывавшийся из разгоряченных глоток, робко жался к телам бегущих, пламя факелов скорчилось, будто пожирая само себя. Ведомый инстинктом, Кай сплюнул. Плевок стеклянно хрустнул под ногой. Гладиатор обернулся.

Улицу позади них залило текучее серебро. Синие двери и ставни домов выбелили морозные узоры, брусчатка поросла мехом снежных кристаллов, вечнозеленые деревья, обрамлявшие дорогу, превратились в хрустальные статуи. В канале с треском, подобным таранному удару, лопнул лед. Струи черной воды взметнулись в воздух и тут же застыли, подобно зиккуратам чудовищной красоты.

Все обернулись на звук. Рабы сбились с ритма, и паланкин накренился, рискуя вывалить содержимое на мостовую.

— Бегом! — заорал Аджакти во всю силу легких. — Не останавливаться! Это ледяной великан.

Медленно, будто кровь в жилах уже загустела, люди разворачивались, мышцы толкали тела вперед, легкие судорожно втягивали смерзшийся воздух. Молодой высокий раб из церруканцев бросил поручень носилок и рванул вверх по улице, разрывая криком колкую тишину. Кай успел подхватить толстый шест, прежде чем его конец ударил землю:

— Спасайте господина!

Сразу несколько глоток подхватили призыв, несколько пар рук вцепились в поручни паланкина, помогая обезумевшим от ужаса рабам. Носилки рывком скакнули вперед и помчались, всего на пару метров обгоняя ползучую белую смерть. Кажется, Скавр за атласными занавесками сыпал проклятиями. Аджакти плохо слышал — кровь грохотала в ушах, во рту стоял металлический вкус, а в голове металась одна мысль: «Только бы никто не споткнулся! Немилосердные боги, только бы никто не споткнулся!»

Сзади раздался короткий вопль. Оглядываться было некогда, но перед мысленным взором Кая мелькнула картина — скрюченный труп с лопнувшими глазами и черной дырой рта на заиндевевшем лице, настолько хрупкий, что при малейшем прикосновении бьется на осколки. Такими находили по утрам жертв ледяных великанов.

Страшное морозное дыхание леденило спину, пот мгновенно застывал ломкой корочкой. Люди рядом начали сдавать, паланкин снизил темп.

— Еще! — прохрипел Кай обожженной холодом глоткой. — Еще немного! — Мысленно наметил поворот в боковую улочку, укрытую мглой: — Туда! Туда великан не полезет.

У людей появилась цель, и эта цель была достижима. Удвоив усилия, рыча и выворачивая плечи из суставов, рабы, гладиаторы и воины вволокли носилки за угол и, пробежав еще десяток метров, рухнули обессиленные на мостовую. Расширенными глазами они наблюдали, как великан всунул в проулок снежные пальцы, как белые дорожки побежали по стенам домов, по трескавшимся булыжникам — ближе, ближе… Кто-то не выдержал и закричал — тонко, отчаянно, по-бабьи.