— Это они трусы, — сказала Бри по-прежнему мягко, но в голосе зазвучали железные нотки. Она слегка напряглась в его объятиях. — Ее лицо! Ее бедное лицо! Как они могли? Как вообще кто-то может сделать нечто подобное?

Ему неожиданно привиделась Клэр, обнаженная, сидящая у пруда: грудь залита кровью из только что вправленного носа. Он подался назад, почти отдернув руки от ее груди.

— Что? — спросила Бри удивленно. — В чем дело?

— Ни в чем. — Он вытащил руки из-под платья и отступил назад. — Я эээ… Есть у нас молоко?

Брианна странно посмотрела на него, но сходила в кладовую у заднего двора и принесла кувшин молока. Роджер жадно пил, пока она по-кошачьи внимательно наблюдала за ним, раздеваясь и облачаясь в сорочку.

Бри присела на кровать и стала расчесывать волосы, чтобы заплести на ночь в косу. Повинуясь порыву, он потянулся к ней и забрал щетку. Он без слов запустил пальцы в гущу ее волос, приподнимая их и убирая от лица.

— Ты такая красивая, — шептал он, чувствуя, как слезы снова защипали глаза.

— Ты тоже. — Она положила руки ему на плечи и осторожно опустила его на колени перед собой. Бри вопросительно заглядывала ему в глаза, и он, как мог, старался не отводить взгляд. Тогда она слегка улыбнулась и потянулась к шнурку, который стягивал его волосы.

Они рассыпались по его плечам пыльным черным облаком, источая запах гари, лошадей и несвежего пота. Он запротестовал, когда она взяла расческу, но Бри не обратила на это внимания и заставила его склонить голову к ней на колени, пока она выбирала сосновые иглы и колючки паслена из его волос, медленно расчесывая спутанные пряди. Его голова опускалась все ниже и ниже, и в конце концов он уткнулся в ее бедра, вдыхая знакомый аромат.

Это напомнило ему средневековые полотна: преклоняющие колена грешники, головы покаянно опущены. Пресвитериане не исповедуются на коленях, так делают только католики. В такой же темноте, скрытые от чужих глаз.

— Ты не спросила меня, что случилось, — прошептал он наконец в темноту ее бедер. — Отец рассказал тебе?

Роджер слышал ее участившееся дыхание, но голос казался спокойным, когда она ответила.

— Нет.

Она больше ничего не сказала, и в комнате повисло молчание, нарушаемое лишь шорохом расчески, скользящей по волосам, да воем ветра снаружи.

Неожиданно Роджер подумал о том, как все идет у Джейми. Тесть действительно сделает что хотел? Попробует… Он отогнал от себя мысль, не в силах додумать ее до конца. Вместо этого ему снова вспомнилась Клэр, выходящая из рассвета, опухшее лицо как маска. По-прежнему она, но скрытая, неясная, будто дальняя планета на орбите, что уходит в просторы открытого космоса… Когда она вернется? Вот Клэр наклоняется, чтобы коснуться мертвых, так хочет Джейми, теперь она знает, какая цена заплачена за ее поруганную честь.

Ему вдруг пришло в голову, что дело не в ребенке. Это был страх, но боялся Джейми не этого. Он боялся, что потеряет ее, что она уйдет от него, погрузится в эту пустоту и темноту без него, если ему не удастся как-нибудь привязать ее, оставить при себе. Но, боже мой, какой риск, когда женщина так потрясена и искалечена, как он может так рисковать?

Как ему не рисковать?

Брианна опустила расческу, но оставила ладонь у него на голове, нежно перебирая волосы. Ему был слишком хорошо знаком этот страх, он отлично помнил ту пропасть, что однажды разверзлась между ними, и сколько потребовалось смелости, чтобы преодолеть ее. Потребовалось им обоим.

Может, он и был трусом в некотором смысле, но не таким трусом.

— Брианна, — сказал он и почувствовал комок в горле, почувствовал шрам от веревки. Она услышала мольбу в его голосе и, когда он поднял голову, посмотрела на него, протягивая руку к лицу. Роджер крепко схватил ее ладонь, прижал к щеке и потерся о нее.

— Брианна, — повторил он.

— Что? Что такое? — Ее голос был тихим, чтобы не разбудить малыша, но полным тревоги.

— Брианна, ты поймешь меня?

— Ты знаешь, что пойму. В чем дело?

Ее тело было очень близко, готовое утешить, и он желал ее так страстно, что лег бы прямо здесь, на ковре у очага, и зарылся лицом в ее грудь. Но пока нельзя.

— Просто… Послушай то, что я должен рассказать. А потом, молю, скажи, что я поступил правильно.

Он имел в виду, что она должна сказать, что все еще любит его, но не мог этого произнести.

— Тебе не обязательно рассказывать мне, — прошептала Бри. Ее глаза были темными и мягкими, бездонными, заранее всепрощающими. И где-то за ними он увидел другую пару глаз, пьяных глаз, что смотрели на него сначала ошарашенно, а потом, когда он занес руку для решающего удара, с испугом.

— Обязательно, — спокойно сказал он. — Задуй свечу.

* * *

Не на кухне, она все еще хранит следы эмоционального взрыва. И не в кабинете, с его острыми углами воспоминаний. Джейми замялся, потом кивнул в сторону лестницы и приподнял одну бровь. Я кивнула в ответ и последовала за ним в спальню.

Она казалась одновременно знакомой и чужой, так случается, когда отлучаешься на время из дома. Может, это из-за моего сломанного носа или я просто вообразила запах, но пахло тоже странно, холодом и какой-то затхлостью, хотя комнату недавно убирали. Джейми поорудовал кочергой, и вокруг разлился свет, освещая бревенчатые стены, запахи дыма и горячей смолы помогли заполнить пустоту.

Ни один из нас не посмотрел в сторону постели. Джейми зажег свечу на туалетном столике, поставил два стула возле окна и открыл ставни в беспокойную ночь. Он принес две оловянные кружки снизу и теперь наполнил их, поставив вместе с бутылками на широкий подоконник.

Я стояла в дверном проеме, наблюдая за приготовлениями, и чувствовала себя очень-очень странно. Во мне самым причудливым образом боролись противоречивые чувства. С одной стороны, мне казалось, будто Джейми — чужак. Я не могла даже представить себе, не говоря о том, чтобы вспомнить, что можно испытывать легкость, прикасаясь к нему. Его тело больше не было естественным продолжением моего, оно стало чем-то незнакомым, недоступным. В то же время я ощущала приходящие без всякого предупреждения приступы похоти. Это происходило весь день. Они были совсем не похожи на привычно разгорающееся желание или на внезапную вспышку страсти. Не напоминали даже ту цикличную, неосознанную, полностью телесную нужду, которая волнами расходилась изнутри, диктуя потребность в спаривании. Это было пугающе.

Он наклонился, чтобы подкинуть еще одно