Эти открытия, подтвержденные другими исследованиями[718], требуют переформулировать концепцию комплексной детской травмы. Теперь стало ясно, что ранний разрыв связей оказывает столь же глубокое воздействие, как и травма с большой буквы Т. Исследования ранней привязанности и превратностей ее формирования и существования привели к более глубокому и тонкому пониманию нарушений в идентичности, саморегуляции и сострадании к себе, которые преследуют взрослых, переживших в детстве пренебрежение и насилие.

Теория отношений также дает основу для понимания эффективности раннего вмешательства в проекте «Семейные пути». Люди, посещавшие матерей и детей на дому, вне зависимости от своей профессиональной подготовки, обеспечивали среду поддерживающих отношений, безопасную базу для молодых неопытных матерей, давая им возможность, в свою очередь, лучше настраиваться на младенцев и позволять разворачиваться процессам надежной привязанности.

Как только устанавливались не приносящие вреда паттерны детско-материнских отношений, безопасно привязанные дети и их матери ступали на более здоровый путь развития, создававший свой собственный благотворный цикл, и в дальнейшем вмешательстве не было необходимости. И наоборот, матери и дети, которые не получали услуги посещений на дому, не могли корректировать ранние нарушения в отношениях, которые затем сформировали основу для усугублявшегося каскада патологии развития.

Учитывая гигантскую медицинскую, психиатрическую и социальную цену детской травмы, а также доступность профилактических программ, которые доказали свою эффективность, здравый смысл по идее должен диктовать, чтобы доступ к таким программам немедленно получили бы все молодые матери и их малыши – или, по крайней мере, те, кто находится в группе риска. Но, как неоднократно доказывала история исследований травмы, рост научных знаний и повышение осведомленности общества – лишь первый шаг к тому, чтобы покончить с насилием. Переход от осознанности к социальному действию требует политического движения, достаточно сильного, чтобы преодолеть всеобщее отрицание, пассивное сопротивление институтов и активное сопротивление тех, кому выгоден сложившийся порядок. Увы, за прошедшие два десятилетия ни у какого популярного общественного движения не оказалось для этого достаточно сил ни в общественной сфере войны и военных преступлений, ни в частной сфере преступлений против женщин и детей.

В первом случае ветеранам удалось усилить осознание обществом их страданий, их голоса услышали. Но несмотря на периодические скандалы и обещания реформ, организованных сил ветеранов недостаточно для достижения надежной доступности услуг здравоохранения, как обычных, так и психиатрических, даже для наших собственных солдат, не говоря уже об изменении самого подхода к войне. И хотя неприязнь общества к милитаризму привела к избранию президента, который обещал положить конец бессмысленным войнам[719], без сильного антивоенного движения шестерни милитаристской машины продолжают крутиться. Мужество журналистов и правозащитников разоблачило некоторые особенно возмутительные действия служб национальной безопасности, но без народного движения, требующего ответственности, массовая тайная слежка правительства за своими гражданами продолжается в нарушение Конституции. Высшие правительственные чины, которые обесчестили нашу страну, взяв на вооружение пытки, не боятся заявлять, что сделают это снова, а тюрьма Гуантанамо по-прежнему держит своих пленников в бессрочном заключении.

В сфере частной жизни женщины продолжали повышать осознанность общества в отношении сексуального и домашнего насилия в Соединенных Штатах и во всем мире. Правительственные ведомства США ныне проводят тщательные исследования, чтобы определить степень распространенности насилия против женщин. На международном уровне ООН признает насилие против женщин самым частым нарушением прав человека и назначает специального докладчика для сбора информации о насилии против женщин в каждой стране-члене ООН. В 2009 году Якин Эртюрк, исполнявшая обязанности докладчицы, подвела итог происходившему на ее глазах прогрессу:

Однако, несмотря на возросшую общественную осознанность в отношении проблемы сексуального насилия, женщины пока не могут привлекать преступников и их пособников к ответственности настолько, чтобы по-настоящему началось сокращение числа сексуальных нападений. О большинстве преступлений с посягательством на сексуальную неприкосновенность властям по-прежнему не сообщают, поскольку жертвы боятся публичного позора, с которым почти наверняка столкнутся, если осмелятся выступить вперед и заговорить. Тем, кому все-таки хватает мужества заявить о насилии, затем приходится выдержать неприятные процедуры гражданского и уголовного правосудия, которые часто называют «повторным изнасилованием» (см. главу 3). Так что не стоит удивляться, что посягательство на сексуальную неприкосновенность по-прежнему остается, по сути, ненаказуемым преступлением[721].

Даже достаточно отважные, чтобы выдержать тяжелое испытание правовыми процедурами, пережившие насилие люди могут в итоге оказаться разочарованными, поскольку наша судебная система не обеспечивает желаемой для них формы ответственности для преступников. Финансовые штрафы и уголовные наказания, к которым приговаривают суды, часто плохо соответствуют представлениям выживших о справедливости. Первоочередную важность для большинства из них имеет социальная валидация, то есть публичное признание как фактов преступления, так и нанесенного им ущерба. Помимо этого, пострадавшие больше всего желают реабилитации: они хотят, чтобы общество заняло четкую позицию, объявив подобные деяния вне закона, чтобы бремя позора было снято с их плеч и возложено на преступников, как и должно быть[722].