Это был высший момент в карьере Гертруды, кульминация ее работы. Фахад-Бег и Али Сулейман встали по обе стороны от Фейсала принести ему клятву верности. Но слова они сказали такие: «Мы клянемся тебе в верности, ибо ты принят британским правительством». Гертруда писала:

«Фейсал был несколько удивлен. Он быстро оглянулся на меня – я улыбалась – и потом сказал: “Никто не усомнится в том, каково мое отношение к британцам, но свои дела мы должны решать сами”. Он снова посмотрел на меня, и я показала ему руки, сцепленные в замок, как символ единства арабского и британского правительств. Это был потрясающий момент».

Тогда Али Сулейман вывел вперед сорок или пятьдесят своих шейхов, одного за другим – вложить руки в руки Фейсала и принести клятву. Фейсал вышел из тени на солнце, сопровождаемый Сулейманом и Фахад-Бегом. Вокруг них кружили люди племен – тысячи, скача на конях с дикими криками, сопровождали их в дворцовый сад, где ожидал пир. Потом Фейсал поднялся на высокий помост у стены, увешанной коврами. Вожди и Гертруда сели за ним, и один за другим главы городов и деревень, кази и другие нотабли всех городов Ирака, от Фаллуджи до Каима, поднимались по очереди со стульев между деревьями и подходили вложить свои руки в руки Фейсала. Гертруда любовалась красотой оформления, разнообразием одежд и цветов, суровыми лицами деревенских стариков, в белых чалмах или красных куфиях, и достоинством, с которым Фейсал принимал знаки почтения. Только шесть недель прошло с его прибытия, а референдум показал почти единодушную его поддержку. Через две недели ему предстояла коронация в Багдаде, и он просил накиба помочь сформировать его первый кабинет. Гертруда хотела показать Фейсалу большую арку Ктесифона, которой он никогда не видел. Вскоре после рассвета она со своими слугами поехала подготовить завтрак, который будет съеден еще в утренней прохладе. Там они расположились на тонких коврах, пили кофе, ели яйца, язык, сардины и дыни. Она писала домой шестого августа:

«Было на удивление интересно показывать Фейсалу это прекрасное место. С таким туристом приятно работать. Когда мы восстановили дворец и увидели сидящего в нем Хосрова, я подвела Фейсала к высоким окнам на юг, откуда виден был Тигр, и рассказала ему историю арабского завоевания, как она записана у Табари… Можете себе представить, каково было излагать ее ему. Не знаю, кто из нас был увлечен сильнее…

Фейсал обещал мне полк арабской армии – “личный для Хатун”. Я вскоре попрошу вас вышить их цвета… Отец, правда же, это чудесно? Иногда мне кажется, что все это может быть только во сне».

Полк не появился. Этот очаровательный комплимент был очень приятен Гертруде, но было бы трудно получить утверждение от Кокса.

Вернувшись в свой кабинет после выезда в Ктесифон, Гертруда четыре часа работала, потом посетила накиба. Затем, в роли президента Багдадской публичной библиотеки, присутствовала на заседании комитета. Она решила, что в библиотеке появятся книги на трех европейских языках, а также на арабском и еще пяти восточных языках, будет издаваться книжное обозрение в виде журнала и каталог всех имеющихся в библиотеке рукописей. Гертруда нанесла визит вежливости свояченице Сассун-эфенди Эскелла и вернулась домой давать обед для Хамид-хана, двоюродного брата Ага-хана. Даже для нее день выдался очень напряженный. Было невыносимо жарко, но, несмотря на сильные течения и случайных акул – одна укусила на этой неделе мальчика, – Гертруда поплавала в Тигре и написала домой забавную новость о последнем приобретении в зверинце Кокса – самом большом орле, которого ей доводилось видеть. «Он живет на насесте на теневой стороне дома и ест летучих мышей. Они попадаются в сеть в сумерках… Орел любит есть их по утрам, так что многострадальная леди Кокс хранит их в жестянке на леднике».

Никогда Гертруда не была так занята и так счастлива. Как бонус ее на визиты часто сопровождал советник короля. Высокий, чисто выбритый, «Кен» Корнуоллис был загорелым красавцем с выступающим носом и пронзительными синими глазами. Человек агрессивной честности, с юмором, он уже пять лет работал советником Фейсала, и эмир пригласил его с собой в Багдад.

И был сам Фейсал, с обаянием и юмором, с благодарностью и с интересом к Гертруде. Они чувствовали взаимную привязанность: он называл ее сестрой.

В один жаркий вечер Гертруда ехала верхом вдоль Евфрата, наслаждаясь прохладным речным воздухом, и миновала новый дома Фейсала, все еще в процессе восстановления. Увидев у дверей его машину, она оставила пони с его невольником, взошла на крышу в бриджах и блузке. Там он сидел с адъютантами, глядя на отражение заходящего солнца в воде, а дальше у горизонта пустыня сливалась с краснотой неба. Фейсал улыбнулся Гертруде, пригласил ее жестом присоединиться к пикнику, встал и взял ее за руку. Идя с ней рядом, он заговорил по-арабски, назвав ее по-дружески на «ты». «“Енти иракийя, енти бадасияк”, – сказал он мне. – “ Ты месопотамка, ты бедуин”».

В последнюю минуту перед коронацией произошла накладка: министерство по делам колоний прислало телеграмму, требующую, чтобы Фейсал объявил в своей речи высшей властью в стране верховного комиссара. Фейсал ответил, что с самого начала ясно дал понять: он – суверенный правитель, имеющий договор с Британией. Объявить Кокса высшей властью значило бы снова разжечь оппозицию экстремистов. Гертруда согласилась с ним. Усиливать свою независимость – вот то, что его изначально просили делать.

23 августа 1921 года Фейсал был коронован в убранном коврами дворе здания Сераи в Багдаде, где сейчас занимал комнаты для приемов. Полторы тысячи гостей сидели блоками: британцы, арабские официальные лица, горожане, священнослужители, прочие депутаты. Церемония началась прохладным ранним утром, в шесть часов. Фейсал в мундире, сэр Перси в парадной белой форме со всеми лентами и звездами и генерал сэр Эйлмер Холдейн, командующий армией, в сопровождении нескольких адъютантов, прошли сквозь строй почетного караула – Дорсетского полка – к помосту. «Фейсал выглядел достойно, но очень взвинченно, – замечала Гертруда. – …Он осмотрел передний ряд, перехватил мой взгляд, и я отсалютовала ему незаметным движением руки».

Саид Хусейн, представляющий старого накиба, вслух прочел объявление Кокса, где указывалось, что Фейсала избрали королем 96 процентов населения Месопотамии. Прогремел клич: «Да здравствует король!», публика встала, подняли флаг, и оркестр – за неимением пока национального гимна – заиграл «Боже, храни короля». Прозвучал салют из двадцати одного орудия. И сотнями пошли к Фейсалу приветственные делегации:

«Басра и Амара в пятницу, Хилла и Мосул в субботу… сперва городские магнаты Мосула, мои гости и их коллеги. Потом христианские архиепископы и епископы и великий раввин иудеев… Третья группа оказалась интереснее прочих: это были курдские вожди с границы, решившие поселиться в независимом Ираке и посмотреть, возникнет ли независимый Курдистан, который будет на их вкус лучше…»

Кульминацией недели стало приглашение Гертруде от Фейсала на чай, чтобы обсудить проект нового национального флага и личного штандарта короля, на котором должна быть золотая корона в красном треугольнике Хиджаза. Первый кабинет был сформирован: у Гертруды имелись тайные сомнения насчет трех из девяти его членов, и она радовалась, что не ей теперь решать.