«Пока она не станет бурей, которая выкорчует всё?» Земельная реформа

Земельная реформа заслуживает почетного места по той простой причине, что на протяжении большей части прошлого большинство людей жило за счет земли, и обрабатываемая земля обычно представляла собой основу частного богатства. Во Франции трехсотлетней давности на долю земли приходилось две трети всего национального капитала; в Великобритании – около 60 %. Это типично для столетий, если не для тысячелетий досовременной истории во всем мире. Таким образом, распределение земли было ключевым показателем неравенства. Попытки изменить структуру землевладения в пользу бедных предпринимались на протяжении всей письменной истории. Земельные реформы сами по себе не отождествляются с насилием: теоретически ничто не мешает обществу мирно поправить право собственности на землю так, чтобы предоставить выгоду беднякам. На практике же это работает иначе: как мы видели, успех земельных реформ почти неизбежно зависел от проявления или угрозы насилия[465].

Наиболее яркие примеры уже обсуждались в Главе 7. Никто не сомневается в насильственном характере или в выравнивающей силе советской и китайской революций, хотя в некоторых случаях – например, на Кубе – насилие скорее подразумевалось, нежели широко применялось. Радикальные реформы такого типа угасли с окончанием холодной войны: среди самых недавних засвидетельствованных примеров – Камбоджа, Эфиопия и Никарагуа 1970-х и 1980-х годов. С тех пор крупный пример принудительного передела земли наблюдался только в Зимбабве. В этой стране земельные реформы шли неспешным темпом на протяжении 1980-х и 1990-х, и за все это время примерно десятая часть земли была передана от белых фермеров 70 тысячам чернокожих семейств, преимущественно бедных. В 1997 году произошла радикализация, когда ветераны освободительного движения провели ряд «земельных вторжений», захватывая участки крупных белых землевладельцев. В результате еще одна восьмая сельскохозяйственной земли была предназначена для конфискации. К тому времени около 90 % земель, которыми в 1980-х владели около 6 тысяч белых фермеров, были переданы четверти миллиона семей чернокожих. Доля белых владельцев ферм резко сократилась с 39 до 0,4 %. Огромный передел собственности подразумевал передачу богатства из рук небольшой элиты бедным домохозяйствам. Более агрессивная стадия земельной реформы – с 1997 года – началась под влиянием насильственных действий и агитации ветеранов. Когда правительство Мугабе так и не выполнило свои обещания социальной и финансовой поддержки, ветераны и те, кому они помогали, ополчились не только против белых поселенцев, но и против властей, принуждая Мугабе дать свое согласие на насильственный захват коммерческих ферм белых жителей. После первоначальных попыток сдержать недовольство Мугабе в 2000 году разрешил присвоение таких ферм и принял ряд законов по защите экспроприаторов. В этом мы видим отголоски мексиканской революции начала XX века, когда захватывавшие поместья местные жители точно так же побуждали правительство к действиям. Местное насилие было средством критического расширения перераспределения земли и тем самым выравнивания богатства[466].

Многие земельные реформы в истории явились результатом войны. В четвертой главе я рассматривал крайний случай: земельную реформу в Японии во время американской оккупации, которая выразилась в конфискации без компенсаций и в полной перестройке структуры землевладения по всей стране. Она стала проявлением нового феномена, характерного именно для эпохи после Второй мировой войны: до тех пор иностранные оккупанты никогда не ставили на повестку дня планы по перераспределению собственности. Одним из ярких проявлений этого феномена стали реформы, проводимые в Центральной Европе под давлением Советского Союза и в обстановке острого соперничества главных мировых сил. Исторически война служила толчком к реформам иным образом. Среди известных механизмов – проведение реформ в ответ на угрозу войны, когда руководство страны пыталось увеличить ее военный потенциал.

По некоторым оценкам, ранним примером такого процесса может служить реформа Тайка («Великие перемены») в Японии после 645 года. За основу модели были взяты схемы китайских правителей эпох Суй и Тан: землю предполагалось поделить на равные участки по прямоугольной схеме, а рисовые поля передать в пользование отдельным домохозяйствам из расчета количества их работоспособных членов; также предусматривались регулярные переделы, чтобы исправить нарушения этой системы со временем. Назначаемые участки, официально общественные, фактически должны были стать неотчуждаемыми. Как часто бывало в таком случае, мы не можем утверждать, насколько широко и верно эти планы были осуществлены на практике. Здесь важно, что они разрабатывались в контексте более широких реформ в условиях внешних и внутренних угроз. Вмешавшись в 660-х годах в корейский конфликт, Япония настроила против себя Китай династии Тан, и в стране пробудились опасения по поводу могущественного соседа. Последовала милитаризация, прерванная войной Дзинсин – внутренней борьбой за наследование в 672 и 673 годах. В 689 году была проведена самая первая перепись в истории страны, а также принята общая воинская повинность для всех взрослых мужчин. Угроза войны, похоже, дала толчок внутренним реформам, призванным подавить влияние местных элит и сплотить общее население, чтобы подготовить его к военной мобилизации[467].

Что касается царской России, то для историков здесь уже гораздо больше надежно установленных фактов. Через месяц после поражения в Крымской войне 1853–1856 годов царь Александр II пообещал «законы, одинаково справедливые для всех». Реформы включали в себя освобождение крестьян от крепостной зависимости через пять лет – мера, подразумевавшая, помимо прочего, создание армии на основах всеобщей воинской повинности. Крестьяне теперь могли получать обрабатываемые участки в собственность. Однако выравнивание сдерживалось тем, что на крестьян была возложена обязанность выплатить компенсацию, равную 75–80 % стоимости земли. Финансирование предоставлялось с помощью государственного кредита, который крестьяне должны были выплачивать по ставке 6 % годовых в течение сорока девяти лет. Это истощало ресурсы крестьян, и они в конце концов часто оставались с меньшим наделом по сравнению с тем, который обрабатывали раньше. За счет того, что некоторые получали землю, а некоторые нет, усиливалось расслоение, бедные крестьяне пролетаризировались, более зажиточные отделялись от общей массы.

Волнения после поражения в войне с Японией в 1905 году послужили толчком к очередному раунду земельной реформы. На тот момент крестьянам все еще принадлежали лишь 3,5 % всей земли. Не желая в очередной раз выплачивать взносы по кредиту, они поднимали бунты и громили поместья – в общей сложности было разорено более тысячи помещичьих домов. В ответ на это насилие все выкупные платежи были отменены, и крестьяне получили право владеть землей как наследуемой собственностью. В результате к началу Первой мировой войны более половины всей земли перешло в собственность крестьян. Но даже при этом из-за разрыва между немногочисленными крупными поместьями и огромным числом мелких участков общее неравенство продолжало расти, а рабочие лошади в хозяйствах стали распределяться еще более неравномерно, чем ранее[468].