Но любые подобные приобретения быстро испарились, когда Аугсбург охватили чума и война. Первый удар нанесла болезнь – часть более крупной волны, прокатившейся от Амстердама по всей Германии до Италии. Война ускорила распространение эпидемии, поскольку ее в 1627 году занесли в город расквартированные солдаты. Она опустошала город оставшуюся часть этого и следующего, 1628 года, унеся жизни около девяти тысяч жителей из сорока-пятидесяти тысяч. Распределение расходов на благотворительность и сокращение населения Аугсбурга с 1625 по 1635 год тесно соотносятся между собой, и это заставляет предположить, что чума непропорционально губила бедных. Вторая волна 1632–1633 годов имела тот же эффект. Этот дисбаланс способствовал общему выравниванию в городе. Сократили ликвидность и последующие неурядицы. В 1629 году Аугсбург «остриг» своих кредиторов, сократив высокие проценты выплат по долгам, сделанным в предыдущие годы. Кредиторы, желавшие отсудить свои средства, останавливались перед угрозой потерять любые платежи по процентам или даже сумму основного долга, тогда как подобные иски отклонялись[456].

В апреле 1632 года город заняли шведские войска. Мирный захват тем не менее увеличил расходы жителей, особенно из католических домохозяйств. В городе были расквартированы около 2000 шведских солдат; кроме того, приходилось отчислять средства на сооружение массивных фортификаций. Были введены особые налоги, включая умеренно прогрессивный подушный налог. Муниципальные выплаты полностью прекратились, и городу грозило банкротство. Главными жертвами были владельцы капитала. Во время оккупации смертность снова возросла, на этот раз из-за возвращения чумы в 1632 году, за которой последовал голод, вызванный блокадой, устроенной католическими войсками[457].

Положение еще более ухудшилось после поражения шведов в битве при Нердлингене в 1634 году. Имперские войска не преминули взять Аугсбург в осаду, которая продлилась почти полгода до марта 1635 года и вызвала огромные лишения. Больше всех страдали бедняки: хронист Якоб Вагнер повествует о людях, которые питались шкурами животных, кошками, собаками и даже человеческими трупами. Последнее – не просто метафора, поскольку имеются сообщения, что расхитители могил отрезали мясо с груди и других частей тела; также видели горожан, глодавших кости валявшихся на улицах павших лошадей. Город окутывала вонь гниющей мертвечины. Тем временем шведский гарнизон оказывал давление на местный городской совет, который был вынужден собирать чрезвычайно огромные средства: только первый побор был равен всем налоговым обязательствам за год. Удовлетворить эти требования могли только богатые[458].

В марте 1635 года гарнизон принял условия капитуляции, что позволило ему уйти под прикрытием, но город был вынужден разместить императорские войска и оплатить их расходы. Если бремя предыдущих поборов ложилось на католиков, то на этот раз своим оставшимся имуществом были вынуждены пожертвовать зажиточные протестанты. Некоторый свет на ситуацию пролила проведенная в том же году перепись. Распределение недвижимости мало изменилось, но дома потеряли большую часть своей цены, ренты снизились, дома на продажу находились в плохом состоянии, а потенциальные спекулянты не могли приобретать недооцененные активы из-за отсутствия ликвидных средств. Четыре года спустя Яков Вагнер утверждал, что цены на дома упали на треть с дооккупационного уровня и что мастерские ремесленников стояли полупустыми. Городская элита жаловалась на бремя. Делегация, посланная на встречу с габсбургским императором в Нюрнберге в 1636 году, заявила, что оставшиеся в Аугсбурге 1600 протестантских семей сильно обеднели, поскольку были вынуждены обеспечить размещение войск и понести другие расходы. В 1640 году, после отвода войск, еще одна делегация уверяла, что за предыдущие пять лет протестантам Аугсбурга пришлось заплатить восьмикратный налог и что они потеряли более полумиллиона гульденов, что, если это верно, в несколько раз превышало годовой доход города[459].

Табл. 11.1. Доля и количество облагаемых налогами домохозяйств Аугсбурга по налоговым разрядам, 1618 и 1646 годы

Общий итог влияния чумы и войны до 1646 года печален. Численность населения Аугсбурга с 1616 по 1646 год сократилась на 50–60 % – примерно такая же ситуация наблюдалась в других сильно затронутых войной городах, таких как Мюнхен, Нюрнберг и Майнц. Но еще более радикально изменился социально-экономический состав на обоих концах спектра (табл. 11.1). Количество бедных жителей уменьшилось в непропорционально большом отношении: исчезли четыре пятых домохозяйств ткачей, не только из-за смерти и эмиграции, но и из-за того, что оставили свое занятие. Поскольку большинство из них прежде были бедными, их потеря вместе с общим снижением количества неимущих, которые изначально составляли ощутимую долю жителей города, способствовала значительному выравниванию за счет сокращения доли тех, кто жил в бедности[460].

Многое изменилось и на вершине городского общества. Бывшие сверхбогатые домохозяйства стали просто богатыми, тогда как количество просто богатых уменьшилось на пять шестых. Количество жителей достаточно комфортного или умеренного достатка сократилось наполовину, но в целом грубо сохранило пропорцию к общему (значительно уменьшившемуся) населению. Доля же тех, кто теперь получал доход непосредственно выше того, что лишь поддерживал физическое существование, напротив, резко возросла, несмотря на то что доля бедных и нуждающихся упала. В целом эффект выравнивания был массивным.

Эти сдвиги сопровождались сокращением облагаемого налогами богатства, которое оказалось даже сильнее падения численности населения – примерно на три четверти по сравнению с половиной. Разложение налоговых поступлений с богатства по децилям показывает, что это резкое сокращение приходится почти полностью на потери богатейших 10 %. Если в 1618 году верхний дециль давал 91,9 % налогов с богатства, то в 1646 году его доля составляла 84,55 %. В абсолютном выражении поступления от этой группы снизились с 52 732 до 11 650 гульденов, что соответствует более чем 94 % общего падения налоговых поступлений с богатства. Сильнее всего досталось «старым деньгам», представляемым патрициями: их средняя налоговая выплата сократилась примерно на четыре пятых[461].