– Жив буди, чадо! Цел буди, чадо! Девять месяцев матушка тебя носила, на десятый породила, в свет белый снарядила, роду на честь, себе на радость!

Жрец снова окунул младенца в воду.

– И нарекаем мы, род Словенов, чаду сему имя – Богомил Соловей!

Ведогость в третий раз погрузил дитя в воду, потом вынул и передал Мальфрид. Она схватила мокрое чадо и прижала к груди, с таким чувством, будто его поносило по всем ветрам, всем стихиям земным и неземным, а потом чудом уронило ей в руки. Как божье дитя принесенный в жертву на горе и в огне, из Волхова ее сын родился заново, уже как живое дитя для земных родителей. Теперь он принадеждал ей, а не Волху и богам. И у него было имя.

Жрец снял с ее головы темный платок и бросил в воду. Мальфрид наклонилась, и Ведогость трижды умыл ее из реки, смывая остатки смертной тени. Мокрая, но свободная и сияющая, она вышла вслед за ним на берег; ее обняла Сванхейд, потом Бер, потом Улеб. Люди вокруг радостно кричали, желали здоровья чаду и матери. Если бы Мальфрид была княгиней словенской, родившей им наследника княжьего стола, и то едва ли ее могли бы чествовать с большей радостью.

К ней подошел Дедич. Закинув гусли за спину, он тоже сиял и был очень доволен. Осторожно обняв Мальфрид вместе с младенцем, он поцеловал ее в лоб, в мокрые волосы. Несмотря на все, что уже меж ними было, сейчас Мальфрид увидела его по-другому, по-новому. Он был тем молодцем, которого дева встречает, вырвавшись из леса – земного мужа, награду за успех в испытаниях. И, глядя в его светящиеся радостью темно-голубые глаза, она чувствовала себя вознагражденной в полной мере.

Золотой перстень Волха еще оставался на ее пальце, делая ее недоступной для земных мужчин. Но то, что было возможно, Дедич уже сделал, и сейчас Мальфрид поняла это. Дитяте дали два имени. Одно – Соловей, имя Волхова сына из древних преданий, память его особого рождения. Имя для сына земной девы и властелина вод. Но второе – Богомил, было родовым именем бояр из Словенска. Этим именем за чадом была закреплена связь с земным отцом и всеми его пращурами. По сути Дедич усыновил ребенка раньше, чем ему вручили мать, а словене признали за ним право на обоих.

Оставалось лишь дождаться, когда Волхов даст свободу своей избраннице. И совсем недолго – всего лишь через день настанет срок вновь крутить костяную стрелку.

* * *

– В этот раз ты с ней поезжай, – сказал Бер, глядя, как со стороны Словенска к ним приближается несколько лодок.

Они с Улебом стояли на причале. В эту весну в Хольмгарде знали, что перыничи приедут за Мальфрид, и ждали посланцев. Сама она была уже готова и сидела в девичьей наряженная.

– Почему я? – Улеб взглянул на двоюродного брата. – Я здешних обычаев не знаю…

– Карась ты! – с ласковым упреком ответил Бер. – Не знаешь, так узнавать пора! А еще там Дедич всех лучших девок со всех родов соберет, из каждой веси – лучшую невесту. Вот ты всех сразу и поглядишь, чтоб на Купалиях не теряться!

– Чего мне невест глядеть? Я женат, ты забыл? Дитя уже имею. Ты бы сам…

– Я уже их всех видел. А тебе, если ты собираешься в этой земле княжить, надо и здесь жену брать. И из самых родовитых. Видолюбичи поймут. Ты когда их девку брал, был племянник воеводы выбутского. А теперь – князь земли словенской. Другое дело.

– Я еще не князь…

– Так будешь! Тебе и здесь-то, правду сказать, нет невесты ровни. Тебе бы дочь конунга надо сосватать… О, хочешь, я съезжу поищу? – Бер оживился от пришедшей мысли.

– Куда?

– Ну, куда? За море Варяжское! – Бер махнул рукой на север. – В Уппсалу, в Хейтабю, в Норэг. Надо у дроттнинг спросить, где могут водиться хорошие дочери конунгов, она уж знает, – торопливо договорил Бер и шагнул навстречу подошедшей к причалу лодке. – Будь жив, Дедич!

Дедич был очень оживлен и весел.

– Давайте вашу деву! – он радостно приобнял сперва Бера, потом Улеба, хлопая по плечам сзади, будто родичей. – Поедем судьбу пытать!

Мальфрид вышла, одетая в сорочку и поневу, как все словенские девы, убранная скромнее, чем год назад. Сегодня было ветренно, сероватое небо грозило дождем, и она взяла большой платок из толстой шерсти. Ей не хотелось привлекать к себе внимание: все же странно было выходить в девичий круг, когда все знают, что полтора месяца назад она родила дитя, хотя рождение божественного чада, в котором, как считалось, не участвовал земной муж, не нарушало ее девичества. Но теперь ей и не требовалось красного платья, чтобы знать: все взоры земли и неба прикованы только к ней.

Подходя, Дедич окинул ее таким взглядом, будто хотел всю ее вобрать в себя: ее румяное лицо, сияющие глаза, светло-русую косу до пояса, грудь и бедра молодой матери. Сперва она взял ее за обе руки, словно хотел получше рассмотреть, потом поцеловал в губы, как нареченный жених. Мальфрид засмеялась и оттолкнула его.

– Торопишься! – шепнула она. – А вот как выберет меня господин вод заново…

– Не выберет! – ответил ей на ухо Дедич с уверенностью, которой не стоило слышать постронним. – Будет с него одного года.

– Отойди от нашей девы! – сурово хмурясь, велел Бер. – Нечего тут вольничать – нам ее еще замуж выдавать!

Бер все-таки отправил в Перынь Улеба, и теперь уже Мальфрид украдкой подсказывала тому, куда идти и где встать. Иные из дев сами были неловки, натыкались друг на друга, слишком много тараща на него глаза. Не всякий раз на выбор невесты для Волха является князь молодой! Даже старшие из девушек, пятнадцати-шестнадцати лет, были на десять лет моложе Улеба, а младшие, двенадцатилетние, почти годились ему в дочери. Смотрели на него больше как на некое диво – у молодежи пока не было случая разглядеть своего будущего князя. Но уже вскоре, как заметила Мальфрид, в глазах у дев появилось любопытство иного рода, некая мечтательность и томность. Улеб был недурен собой – хоть и среднего роста, но с приятными чертами лица, которые особенно красило смышленое и дружелюбное выражение. И уже когда девы встали в круг перед идолом Волха, не одна и не две посматривали больше на Улеба, чем на стрелку. Пожалуй, многим не хотелось оказаться невестой Волха в тот самый год, когда князь молодой, быть может, станет выбирать себе жену…

Теперь Мальфрид сама под веселый перезвон золотых струн расстелила белый плат в середине круга, сняла золотой перстень, поцеловала и положила, всей душой надеясь, что через несколько мгновений Дедич возьмет его, чтобы надеть на палец уже какой-то другой деве. Сама Мальфрид, как год назад Весень, подняла руки к солнцу над Волховом и позвала:

– Помогайте, боги, стрелочку вертеть!

– Слава! – в один голос отозвались девы.

– Стрелочку вертеть, судьбу девичью пытать!

– Слава!

– А чья стрелочка, той и перстень золотой!

– Слава!

– А чей перстень золотой, той и жених молодой!

– Слава! Слава! Слава!