К концу 1930-х отношения начали охлаждаться, огромное количество инженеров, переводчиков и вообще представителей творческой интеллигенции попали под каток репрессий за связи с теми самыми иностранцами, с которыми ещё несколько лет назад им предписывали работать! Это в какой-то мере стало одним из переходных этапов от первой ко второй эмиграционной волне.

Значительную часть первой волны (1917–1921 годы) составляла белая эмиграция, уезжавшая в никуда ещё до закрытия границ. Суммарно в этот период Россию покинули около 1,4 миллиона человек. После того как свободно выехать из страны стало невозможно, поток эмигрантов чуть-чуть уменьшился, но вплоть до Великой Отечественной войны практически не иссякал, притом что законодательство ужесточалось с каждым годом. Самым распространённым способом уехать среди творческой и технической интеллигенции была поездка в заграничную командировку и невозвращение.

21 ноября 1929 уже существовавший в законодательстве термин «изменник Родине» был расширен и дополнен. Теперь в категорию изменников попадали и те, кто отказался возвращаться после работы за границей, – это нововведение окончательно превратило эмигрантов в преступников. Формулировка 1934 года звучала так: «Измена Родине, то есть действия, совершаемые гражданами Союза ССР в ущерб военной мощи Союза ССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории, как то: шпионаж, выдача военной и государственной тайны, переход на сторону врага, бегство или перелёт за границу». Собственно, вот этот самый «перелёт за границу» и был полным запретом на поездки за рубеж, за исключением отдельно санкционированных (чаще всего с целью шпионажа) командировок.

Перечислю некоторых крупных эмигрантов-технарей первой волны.

Это Игорь Сикорский, глава о котором была в книге «Изобретено в России». Он уехал во Францию, затем в США. В американский период своей жизни первым довёл до серийного производства полноценный современный вертолёт с автоматом перекоса, а также внёс огромный вклад в развитие гидросамолётов.

Александр Прокофьев-Северский, советский лётчик и авиаконструктор, застал революцию, будучи в командировке в США, остался там, основал собственную компанию и внёс значительное количество усовершенствований в самые разные американские самолёты. Наиболее известное изобретение Прокофьева-Северского – это дозаправка в воздухе; его технология, впервые опробованная в 1923 году, не получила тогда широкого распространения, но доказала принципиальную возможность такого процесса.

Владимир Зворыкин, талантливый радиоинженер, оставшийся в США в 1919 году, стал одним из основателей современного телевидения. Будучи сотрудником сперва Westinghouse Electric, а затем Radio Corporation of America, он предложил ряд решений и разработок, которые позволили RCA обогнать конкурентов (конечно, Зворыкин был далеко не единственным разработчиком телесистем) и «продвинуть» электронное, а не механическое телевидение в массы.

Александр Понятов, бежавший в 1920 году в Китай, а затем перебравшийся в США, в 1940-х основал собственную компанию Ampex. В 1956 году Ampex представил первый в истории плёночный видеомагнитофон – Ampex VR-1000 – на основе разработанного Понятовым принципа поперечно-строчной записи изображения.

Владимир Юркевич, морской инженер, уехал во Францию и долгое время в прямом смысле перебивался с хлеба на воду, пока в 1932 году волей случая не выиграл со своим проектом тендер на строительство гигантского трансатлантического лайнера «Нормандия». В нём Юркевич внедрил собственную разработку – своеобразной формы бульб, выступ в нижней носовой части судна, предназначенный для рассечения волн. Бульбы Юркевича используются в кораблестроении по сей день.

Георгий Кистяковский после революции через Крым и Турцию перебрался в Германию, учился в Берлинском университете, а затем уехал в США. Там он, выдающийся химик, принимал участие в Манхэттенском проекте и разработал, в частности, «медленную взрывчатку» – боратол, отличавшийся необычайно стабильной скоростью детонации.

Тогда же, в 1920 году, уехал в США знаменитый в будущем астроном Отто Людвигович Струве, написавший множество работ по звёздной спектроскопии и позже ставший президентом Международного астрономического союза.

Несколько позже, в 1930 году, на лечение в Германию выехал знаменитый и уже немолодой – ему тогда было под 60 – химик Владимир Ипатьев. Позже он эмигрировал в США, где в 1936 году разработал технологию каталитического крекинга нефти, затем специальное высокооктановое авиационное топливо (на котором летали чуть ли не все американские самолёты Второй мировой войны), получил несколько сотен патентов и заложил основы массового производства пластмасс. Ипатьев первоначально планировал вернуться, но остался за границей, потому что боялся чисток в промышленности, начавшихся в 1930-х.

Аналогичным образом в США остался уехавший по научной программе в 1927 году Феодосий Добржанский, знаменитый генетик и один из отцов-основателей синтетической теории эволюции. Генетикам, волей судьбы оказавшимся на рубеже 1930-х в США, вообще очень сильно повезло. В СССР их не ждало ничего, кроме лагерей.

Борис Бахметьев, Георгий Гамов, Степан Тимошенко – выдающихся эмигрантов-технарей первой волны можно перечислять очень долго. В 1920–1930-х Россия потеряла бессчётное количество умов, и каждая такая потеря ослабляла её, ввергала в технологическую пропасть. Были, конечно, и ещё более страшные потери – в результате гонений и репрессий; Норильлаг и полигон «Коммунарка» забрали у страны больше умов, чем вся эмиграция, вместе взятая. Конечно, это фигура речи – я несколько утрирую. Но это та ситуация, когда утрировать можно.

Вторая волна эмиграции – уехавшие с 1941 по 1960 год. Здесь ситуация была значительно сложнее: в эти годы способов легально попасть за границу практически не осталось, нужно было, пройдя через множество бюрократических препон, добиться рабочей командировки (такой возможностью в основном пользовались дипломаты) или перебираться через колючую проволоку. И значительную роль в развитии (или упадке, смотря как читать) эмиграции сыграла война.

Удивительно, что в XIX веке именно Россия находилась на переднем крае гуманизации войны и выработке принципов её ведения. Права и обязанности военнопленных были впервые оговорены в Брюссельской декларации 1874 года, инициированной Александром I, а в ходе двух Гаагских конференций 1899 и 1907 годов (первая была созвана по инициативе Николая II) эти правила серьёзно дополнили и расширили.

Но уже в апреле 1918 года появился декрет ВЦИК, рассматривавший попадание в плен как нарушение воинского долга. В 1927 году сдача в плен была отражена в уголовном кодексе РСФСР в качестве одного из подпунктов понятия «измена Родине». А принятую всем цивилизованным миром Конвенцию об обращении с военнопленными 1930 года Сталин и вовсе отказался подписывать. К началу войны 193-я статья УК РСФСР определяла за сдачу в плен высшую меру наказания, а в августе 1941-го, после начала ВОВ, в соответствии с приказом № 270 попавшие в плен подлежали расстрелу на месте.

В воспоминаниях Эйзенхауэра есть его знаменитый диалог с Жуковым в мае 1945 года: «Я упомянул о проблеме, встававшей перед нами в разные периоды войны и решавшейся с большим трудом, – о проблеме содержания многочисленных немецких военнопленных. Я отметил, что питаются они по тем же самым нормам, что и наши солдаты. С крайним удивлением он спросил: “Зачем вы это делаете?” Я ответил: “Ну, во-первых, потому, что к этому обязывают мою страну условия Женевской конвенции. Во-вторых, немцы держали в плену несколько тысяч американцев и англичан, и я не хотел давать им предлог или оправдание для ужесточения обращения с нашими пленными”. Маршал удивился и сказал: “Но почему вы заботитесь о тех, кого захватили немцы? Они сдались и сражаться больше не могут”».