не хотел. А затем “Карга” отправилась на север, ударили холода – и испытания решили отложить до весны, когда ящеры вновь вернутся на небеса.

Полусобранная хреновина отправилась в подсобку, а Брак с Кандаром целый вечер заливались пивом и громко ругали у костра всяких недалеких типов, загораживающих своим толстым пузом дорогу прогрессу. К их преогромному сожалению, подсобка безмолствовала и не отзывалась, сводя на нет все усилия пьяненьких механиков.

Когда компрессор уже не стучал, а надсадно кашлял, Брак потянулся за флажком. Махнул пару раз из стороны в сторону красной тряпкой, почувствовав, как кресло уверенно потянуло к земле натянувшейся паутинкой.

В последний раз оглядывая землю сквозь линзы окуляра, калека заметил крохотное, полузамерзшее озерцо, уютно лежавшее на севере, в стороне от очередного изгиба реки. Но внимание его привлекло отнюдь не озеро.

Три фелинта, уже начавших менять шкуры за зимние, а потому вызывающе пестревших островками зеленого на белоснежном мехе, ловили рыбу. Точнее, ловили два котенка, маленьких, размером едва ли с крупную собаку. Напрыгивали с берега, проламывая лапами тонкий ледок, неумело били искрящимися усами по воде, поднимая фонтаны брызг. Бьющаяся в судорогах рыба всплывала редко и вызывала у котят шумный восторг, немедленно перерастающий в не менее шумную драку, к вящему неудовольствию третьего кота – фыркающей от долетающих брызг взрослой самке, вальяжно лежащей на берегу.

Брак убрал окуляр, потянулся было за угольком и бумажкой, но передумал. Покачал головой, сплюнул куда-то вниз, искренне надеясь, что плевок попадет прямиком на голову Везиму, и вновь прильнул к линзам, всем телом ощущая, как неумолимо тянет вниз тонкая нить, связавшая его с "Вислой Каргой" и ее обитателями.

Раздраженная самка, хлеща хвостом по бокам, встала на лапы, парой резких стежков усами разняла дерущихся котят. Покрутилась по берегу, обнюхивая следы, внимательно изучила опушку, после чего вновь улеглась на бок и принялась неторопливо вылизываться, шумно чихая от долетающих с озера холодных брызг.

Калека наблюдал за этой семейной идиллией до тех пор, пока озеро не скрылось за вершинами деревьев, чувствуя себя незваным гостем на чужом празднике, урвавшим свою порцию вурша и медузок, лишь для того, чтобы тоскливо сожрать все в одиночестве. Доживающая последние минуты гравка хрипела и дергалась, а снизу уже доносилась приглушенная ругань Жерданов, ворочающих лебедку.

Полет, как и все хорошее, подходил к концу.

Глава 24

Поселок называлася “Шаларис-Чебо“, что в переводе наверняка было как-то связано с реками или озерами. По меркам запада – городок-старожил, разменявший уже почти третий десяток лет, да и на вид он был похож на убеленного сединами ветерана, чему немало способствовали припорошенные снегом, лохматые плакальщицы, обступившие расплывшиеся по обоим берегам реки стены. Местечко было выбрано с умом: на очередной излучине реки, прямиком под скалистым холмом, увенчанным монотонно кряхтящей от ветра причальной мачтой.

– Смотри, Брак, – указал толстым пальцем Раскон, осматривая в окуляр выплывающие из-за поворота домишки, – Перед тобой один из столпов, на которых держится все это лесное королевство.

– Выглядит неказисто, – заметил калека, снижая тягу толкателей. Тяжело нагруженная горжа слушалась рулей еще хуже, а эйносы отзывались с заметной задержкой.

Если раньше управление плотом можно было сравнить с сидением за рычагами древнего трака, каждый маневр которого приходится просчитывать секунд за пять, то с наступлением холодов это время увеличилось неимоверно. Будто орешь в слуховые трубки из кабины гигатрака, надеясь, что в недрах гигантской машины тебя правильно расслышат и не будут слишком долго тупить.

“Вислая Карга” прибывала в Шаларис с рассветом, поздним и пронзительно стылым. Могли бы доплыть еще к вечеру, но Раскон гмыкнул, сверился со своими записями и решил ночевать в пустой, холодной заводи, к вящему неудовольствию команды. За ночь реку вдоль берегов успело прихватить тонкой ледяной коркой, которая с мелодичным треском проламывалась под корпусом тяжелого плота, силясь прорвать острыми гранями зятянувшую борта кровянку. По зимнему времени на углах палубы установили высокие шесты, между которыми натянули безотказную просмоленную ткань, превратив аккуратный, и даже в чем-то величественный плот в несуразную прямоугольную коробочку, на носу которой по-прежнему торчала заледенелая статуя Карталейны. От мороза эти хлипкие стены помогали слабо, костер все равно приходилось палить круглосуточно, зато о ветре можно было не беспокоиться – кровянка выгибалась, хрустела от напора морозного воздуха, но держала.

И если команде такая трансформация горжи была по душе – с молчаливого согласия фальдийца внутри тканевой коробочки тоже натянули перегородки, создав несколько обособленных комнаток, дарующих иллюзию уединения – то рулевому повышенная парусность плота лишь добавляла лишних проблем. “Каргу” сносило к берегам, мотыляло по всей реке, а маневровые движки от постоянной нагрузки сипло кашляли и добавляли лишних забот механикам.

– А как оно должно выглядеть? – спросил Раскон, кивая на наблюдательную вышку. Часовой на площадке отсутствовал, да и обязательного светильника тоже не было видно. – Шаларис, как и все на западе, является безмолвным заложником природы. Вот летом… Гхм. Летом тут не протолкнуться.

Брак подал "Каргу" ближе к берегу, пропуская тяжело плывущую навстречу горжу, которая тянула за собой вереницу наспех сколоченных деревянных плотов. На палубах горели костры и кутались в мохнатые шубы лесовики, дуя на руки и передавая друг другу фляги. На “Каргу” они не обратили никакого внимания, всецело поглощенные обсуждением предстоящей зимовки в Троеречье и некоего Раготара, который обязательно добьется, и вообще свой парень.

– От поселка, на котором держится половина рынка конденсаторов запада, я ожидал чего-то… большего, – заметил Брак, вновь запуская толкатели. – Хотя бы приличной охраны.

– Зима, – пожал плечами Раскон. – Не удивлюсь, если эта горжа увозила последнюю партию приезжих, из самых упертых. Смысл в охране, когда тут остается всего несколько десятков людей, да и те друг друга знают не первый год? Грабить здесь нечего, плетенок на складах нет, все ценное давно увезли на север… Это пустой остов, внутри которого ничего нет.

– Я все равно не понимаю, почему здесь не остаются жить? Казалось бы, построй нормальный дом, обзаведись семьей, детьми… Но нет, приезжают на заработки, меняют поселки, как изношенную одежду, живут в дерьме… – калека кивнул на покосившиеся каркасы хибар, с которых ободрали все, включая кровянку. Редкие бревенчатые дома с двускатными крышами, исходившие серым дымом из труб, лишь подчеркивали мрачную тишину этого города-скелета.

– Во временных жилищах, идеально подходящих к неприхотливым требованиям местных