– «… а в Немецкой слободе и близь оной при церквах, кои при самых проезжих улицах имеются, кладбища мертвых тел, особливо же в слободе в склепах незасыпанных землею, кои хотя прежде и дозволены были, но тогда оная слобода была в отдалении от жилья… а ныне в средине быть стала, и для того погребению мертвых тут быть неприлично, да и опасно…»

Видишь, тут и про Немецкую слободу, и про старые кладбища! Этот Вален был не дурак, он где-то в архивах рылся, знал, что погребения и отведение для них мест регулировались Законами Российской Империи. Вот он их, касательно Москвы и пригородов, и поднял. А вот у него тут и чертежик имеется, и название улиц и мест. Детский парк какой-то, несколько станций метро, бывшая Маросейка, Ильинка, Покровка, бывшая Сухаревка…

– Это там, где Колхозная площадь?

– Ну да! Там, где проспект Мира, улицы Гиляровского, Щепкина, оказывается, была раньше Мещанская слобода. Я сама этого сроду не знала. Он, видимо, исторические документы просматривал. Уж я не знаю, что и как этот Вален искать собирался, но то, что планы у него были грандиозные, сразу видно.

– Не знаю… Это ведь не лес, и даже не пустыри какие-то, а город: дома, улицы… Что ж, вот так прийти с лопатой и копать?

– Будь уверена, что он бы место тщательно подбирал. Как со склепом Баскаковых. Нашел же? И откопал! А ведь сколько лет прошло… Многие, наверное, и дневники эти, и письма читали. Читали, и не верили. Как про Трою.[43]Все думали – сказки, вымысел. А Шлиман[44]поверил, нашел и откопал. Это все не от бумаг и сведений зависит, а от людей, которые эти бумаги читают. Цели у них, конечно, разные. Но нас сейчас не это волнует.

– Послушай, если он собирался еще склепы искать, почему же инструменты свои бросил в подвале? Фонари? Они мощные, стоят немало… А?

– Вот и я о том же! Для чего я тебе все это объясняю? Не мог он свои вещи так просто бросить. Сколько еще работы он наметил! И подход у него был серьезный, основательный. И парень он, по всему видать, был настойчивый. Допустим, он там в подвале чего-то сильно испугался, до такой степени, что все бросил и убежал. Но он бы потом обязательно вернулся. Хотя бы за вещами.

– Судя по всему, Вален был плохим мальчиком, но не из пугливых. Иначе он бы себе подобный промысел не выбрал. Ты бы полезла в старые склепы, в гробы? К тому же такая деятельность темноты и скрытности требует. Значит, в основном ночью.

– Да ты что? Мне даже подумать жутко! Я у себя в квартире бывает, темноты боюсь. Как найдет что-то… А мертвецы? У меня бы сразу – разрыв сердца.

– Так к какому выводу мы с тобой пришли? Что Вален из подвала никуда не выходил. Он там или заблудился, или пропал.

Людмилочка согласно закивала головой. Именно так она и думала. Никуда он не убегал.

– А где там блудить-то? Ребята говорили, коридор с тупиком и два таких же ответвления. И Влад там был. Он тоже поначалу решил, что парень не учел самозакрывающийся вход. Но никого не нашел.

– Значит, мы про этот подвал не все знаем.

Тина спохватилась, что до сих пор не позвонила Валерии. А вдруг ей опять плохо? Она побежала к телефону. Никто не снимал трубку. Выслушав серию длинных гудков и начиная волноваться, она снова набрала номер. Валерия к телефону так и не подошла.

– Надо позвонить Владу, – посоветовала Людмилочка.

– Не может же он вместо работы только и делать, что мотаться туда-сюда, пасти таких больших девочек, как мы. Я быстренько съезжу, посмотрю, что там. Может, она просто спит? Выпила снотворного. Влад купил целую упаковку.

Китайская роза выпустила огромный нежный бутон, сверху серебристо-розовый, а внутри, там, где лепестки чуть-чуть отгибались, – красный. За окном шел дождь, крупные капли стучали по листьям каштана, мокрым и глянцевым, по стеклу, стекали тонкими мутноватыми струйками на подоконник.

Борис Иванович грустил. Когда шел дождь, пациентов было мало. Он снял очки и устало вздохнул. В желудке возникло неприятное ощущение пустоты, хотя он плотно позавтракал. Да и на работе у него всегда был мед, печенье или булочки, чтобы можно было попить чаю. Но сейчас аппетита не было, просто тянущее ощущение за грудиной. Может, это и не желудок.

На столе перед ним лежала очередная написанная им научная статья, которую он правил. Настроение было прескверным. То, чем он занимался, было неинтересным и скучным. Время казалось потраченным напрасно, каждый день возникали какие-то мелкие неприятности, то связанные с коллегами по работе, которые завидовали Борису Ивановичу, то с женщинами. В основном, с бывшими. Хотя женщины – это так сложно, запутанно. Есть, конечно, и приятные моменты, что греха таить, но зато потом… начинается. Претензии, совершенно необоснованные; выяснения отношений, требования, обиды. Это так напрягает!

Сначала всегда все хорошо, – они кажутся такими разумными, понимающими, соглашаются со всем, что он пытается им объяснять… Куда это все девается потом? Вот загадка, которую старался и не мог отгадать Борис Иванович. Что с ними происходит? Почему они вдруг начинают лить слезы, возмущаться, злиться, а некоторые даже угрожать? Они напрочь забывают, что он подчеркнуто не давал им никаких обещаний, никаких надежд? Почему они начинают лезть к нему в душу? Что они все от него хотят? Что за неуместное любопытство? С чего они взяли, будто он должен докладывать им о своей личной жизни? С каждой из них у него свои отдельные отношения. Разве он не джентльмен, чтобы рассказывать одной о другой, а другой о третьей? Это, в конце концов, неэтично. И просто глупо. Как только люди сами этого не понимают? Как невыносимо трудно с ними ладить!

С годами он понял, что все женщины хотят только одного – использовать его в своих целях. В основном, как рабочую силу. И еще им нужны деньги. Духовное же на самом деле никого не интересует. Разве что сначала, чтобы заманить в ловушку. А потом все оказывается удивительно похожим. До тошноты.

От этих мыслей у доктора всегда начинала болеть голова. Отчаявшись добиться его внимания, женщины идут буквально на все. Однажды он обнаружил какие-то засушенные травы, рассыпанные по кабинету; в другой раз – щепки на своем столе; в третий – шкурку какого-то зверька в кармане халата. После этого он долго болел.

А после очередного скандала с очередной женщиной, он обнаружил в ящике стола свою фотографию, где были выколоты глаза, а на месте сердца красовалась изрядная дыра. Это окончательно выбило его из колеи. Поднялось давление, начались сердечные боли. Доктор плюнул на все, взял отпуск и уехал к маме в Тульскую область.

Неприятные, тяжелые мысли сменяли одна другую, и когда раздался стук в дверь, он почти обрадовался.