– Ну как, будем?

– Будем.

Кальдер, морщась, полз по ячменю. Злак этот оказался острее, жестче и куда неласковей на ощупь, чем ему представлялось. Прошло совсем немного времени, а руки уже все как есть истерты; не очень помогало и понимание того, что они приближаются к врагу. Что и говорить, Кальдер куда более привычен следовать в противоположном направлении. Чертов ячмень. Когда вернется обратно цепь отца, надо будет издать закон, запрещающий выращивать эту гадость. Только мягкие злаки, под страхом… Он в сердцах вырвал перед собой пару щетинистых колосьев и замер.

Менее чем в двадцати шагах упруго трепетали на флагштоках штандарты. На обоих вышито золотое солнце, поблескивающее в свете десятка фонарей. Следом пятачок лысой топкой земли, защищая которую погиб Скейл – полого идущий к реке склон, кишащий лошадьми Союза. Сотни тонн крупного, лоснящегося, угрожающего вида конского мяса – и это, судя по прерывистому свету факелов, еще не предел: коней прибывало все больше и больше; под испуганное всхрапыванье и ржанье толкались в темноте крупы, цокали по плитам моста копыта. Хватало и людей: они окриками направляли лошадей, летали по ветру приказы. Все к тому, чтобы как следует подготовиться к атаке и через несколько коротких часов втоптать в землю Кальдера с его ребятами. Мысль об этом уюта, скажем прямо, не прибавляла. Потоптать, оно конечно слегка и можно, но куда лучше, если ты сидишь в седле, а не лежишь под тяжелыми, убийственными копытами.

Возле штандартов топтались двое часовых – один, обхватив себя руками, а алебарду сунув под согнутый локоть; второй топал в попытке согреться. Меч у него был в ножнах, а щитом он защищался от ветра.

– Идем? – шепнул Бледноснег.

Кальдер поглядел на этих бедняг и задумался о милосердии. Оба не были готовы к тому, что сейчас грозило свершиться. Торчать здесь им едва ли не безотрадней, чем ему, а это само по себе кое-что. Интересно, есть ли у них жены, которые их ждут. Жены с детьми в мягких животах, которые сейчас, может, спят, свернувшись под мехами, и берегут возле себя нагретое для мужа место. Он вздохнул. Стыдно, конечно, что они сейчас не при своих женах, ведь другого случая им не представится. Хотя милосердием не изгнать Союз с Севера, равно как не выкурить Черного Доу с трона отца.

– Идем, – кивнул он.

Бледноснег поднял руку и, сидя на корточках, сделал пару жестов сначала в одну сторону, затем в другую. Кальдер не понял даже, кому эти знаки предназначены, не говоря уже об их смысле, но все сложилось как по волшебству.

Часовой со щитом неожиданно зашатался. Второй обернулся к нему и пошатнулся тоже. Видимо, им обоим перерезали глотки. Два черных силуэта бережно опустили часовых наземь. Третий подхватил при падении алебарду и засунул ее себе под локоть. С ехидной улыбкой он корчил из себя солдата Союза.

Из колосьев показалась горстка северян и скрытно устремилась вперед; оружие играло слабыми бликами от вновь проглянувшей из-за туч луны. Не далее чем в двадцати шагах от того места трое солдат Союза барахтались в сорванной ветром палатке. Кальдер закусил губу: представить невозможно, чтобы его людей не заметили на открытом пятачке земли, да еще в свете фонарей. Вот один северянин ухватился за флагшток в попытке его выдернуть.

– Эй! – окликнул его солдат Союза, с легкой растерянностью приподняв заряженный арбалет.

В эту неловкую секунду паузы все затаили дыхание.

– Ых, – вырвалось у Кальдера.

– Черт, – сказал Бледноснег.

Солдат нахмурился.

– Ты кто та…

Он грудью поймал стрелу. Щелчка тетивы не было слышно, но виднелось черное оперение. Встречный выстрел южанина пришелся в землю, а сам он с воплем упал на колени. Это вспугнуло лошадей неподалеку, одна уронила и поволокла по грязи донельзя удивленного конюха. Из-за этого не совладали с палаткой трое солдат: двое одновременно выпустили парусину из рук, и ветер метнул ее прямехонько в лицо третьему. Кальдеру схватило живот.

Ночь с пугающей внезапностью извергла новых солдат Союза – с дюжину, а то и больше, пара с факелами, пламя которых сдувало вбок очередным порывом ветра. Откуда-то справа по ушам резануло эхо высокого воя – там как из ниоткуда вынырнули люди, поблескивая мечами. Во мраке замелькали тени; рыжий отсвет факела выхватывал то чье-то оружие, то руку, то контуры лица. Нельзя даже толком уловить, что происходит; вот факел, судя по всему, вышибло из руки, и уже нельзя разглядеть ничего. Слева вроде как тоже завязалась схватка. Кальдер дергался при каждом звуке. Он чуть не подпрыгнул, когда ему на плечо положил руку Бледноснег.

– Лучше пошевеливаться.

Уговаривать Кальдера не пришлось, он помчался по ячменю, как кролик. Слышны были чей-то вой, смех, ругань, непонятно, свои или вражеские. Что-то просвистело совсем рядом – стрела? Или ветер играет со стеблями? Колосья опутывали лодыжки, хлестали по икрам. Он запнулся и упал вниз лицом, Бледноснег помог ему подняться.

– Да стой ты уже, остановись!

Он как вкопанный стоял во мраке, согнувшись и уперев руки в колени; ребра вздувались как кузнечные меха. Сумятица голосов. Хвала небесам: северяне.

– Они идут следом?

– Где Хейл?

– Мы захватили те чертовы флаги?

– Те гады даже не знали, куда соваться.

– Мертвый он. Схлопотал стрелу.

– Мы их добыли!

– Они таскали вокруг этих своих, черт бы их побрал, коняг!

– Я думал, нам и сказать будет нечего.

– А вот принцу Кальдеру было что сказать.

При упоминании своего имени Кальдер поднял взгляд и увидел, что на него с улыбкой смотрит Бледноснег, держа в кулаке штандарт. Улыбка была примерно как у кузнеца, у которого любимый подмастерье наконец выковал на наковальне нечто, достойное продажи.

Кальдер вздрогнул, почувствовав тычок в бок, и понял, что это второй штандарт, свернутый в рулон. Солдат, сияя под лунным светом улыбкой на перемазанном грязью лице, предлагал этот рулон ему. Улыбались почти все, глядя при этом на него, Кальдера. Как будто он сказал что-нибудь смешное. Содеял что-то великое. Сам Кальдер ничего подобного не чувствовал. У него лишь всплыла идея, совершенно без усилия, и он привлек к ее осуществлению других, причем на их долю перепал и связанный с этим риск. В голове не умещалось, чтобы его отец вот так созидал свою великую репутацию. Но видимо, так уж устроен мир. Кто-то славен тем, что совершает насилие. Кто-то призван его задумывать и просчитывать. А есть те немногие, избранные, кто наделен талантом ставить и то и другое себе в заслугу.

– Принц Кальдер?

Тот, что улыбался, снова предложил ему флаг.

Что ж. Если им нужен кто-то для восторгов, зачем же их разочаровывать.

– Нет, я не принц.

Он схватил штандарт, развернул, впервые за всю ночь вынул меч, и воздел его в темное небо с криком: