Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как все вы знаете, Энтони Хаверсьюм оставил министерскую должность и предпочел томиться на задних скамейках. Он сделал это, потому что был одним из нас. Потому что он возражал против капитуляции правительства перед терроризмом. Потому что он возражал против его неспособности поддержать мужчин и женщин, которые боролись и гибли за нашу безопасность. То, что Энтони принес подобную жертву, является свидетельством характера этого человека. Но он был гораздо больше этого. Энтони, по всем стандартам, был поистине уникальным человеком. Он обладал не только моралью и патриотизмом, которые поставил в центр своих политических убеждений. Он также был одарен решимостью солдата, которым когда-то являлся. Умом, которому мы все могли бы позавидовать. Он был, без сомнений, лучшим из нас…
Дэмпси выключил телевизор прежде, чем Росс смог продолжить свои хвалебные оды в адрес Хаверсьюма. Миф, который они сейчас раскручивали, был неизбежен. Он знал это. Но это не значит, что он должен был слушать.
Он поднялся, подошел к двери кабинета Лиама Кейси и вышел в коридоре, который вел в переполненный зал бара «32 графства». Но пока что Дэмпси был один. Он постоял мгновение, неподвижно и тихо. Мысли крутились у него в голове. Сотни мыслей. Но первой среди них было отвращение. Отвращение к тому, что этот истеблишмент – в ужасе от того, что может случиться, если действия Хаверсьюма будут обнаружены, – решил скрыть их и позволить человеку умереть героем.
Это не стоило его времени или усилий. Дэмпси знал это. Так был устроен политический мир, и он ничего не мог сделать, чтобы изменить это.
Дэмпси шагнул через дверь, которая обозначала границу между общественными и частными помещениями бара. По другую сторону была шумная толпа одетых в черное скорбящих. По крайней мере, человек сто, а может быть, намного больше. Все праздновали жизнь Лиама Кейси так, как это умели делать только ирландцы.
Все вокруг него пели и танцевали, отчего Дэмпси покачал головой в удивлении. Он был озадачен тем, как эти люди справлялись со смертью. Совсем, конечно, не по-английски. Семья и друзья погибшего энергично танцевали под звуки традиционной ирландской музыки, в то время как их эмоции порхали от смеха к слезам и обратно. Все это они делали при содействии содержимого погреба «32 графств». Возможно, такое отношение было более здоровым, чем стоически сжатые губы, подумал Дэмпси. Но все же не мог присоединиться к этому празднику жизни. Оглядевшись, он понял, что был не одинок.
Майкл стоял за стойкой, которая принадлежала сначала его отцу, а затем – его брату. Обрамленные фотографии обоих висели на стене позади него. Его правая рука была в слинге, и его раны на лице заживали хорошо. Дэмпси подумал, что Майкл выглядел удивительно здоровым после всего, что ему пришлось пережить.
– Ты не присоединяешься к пению? – с сочувствием обратился Дэмпси к единственному человеку, который потерял больше, чем он сам.
– Нет. Никогда мне особо это не нравилось. – Майкл попытался улыбнуться, когда говорил, но печаль в его глазах выдала его. Дэмпси узнал это. Он видел это достаточно часто и знал, что пройдет только после настоящего искреннего траура. А он не начнется, пока Майкл не останется в полном одиночестве. До тех пор его нужно было отвлечь.
– Сара, похоже, чувствует себя как дома.
Майкл проследил за взглядом Дэмпси и снова улыбнулся. На этот раз шире. И искреннее. Сара и Энн сидели за столом одни. Они смеялись, плакали и даже пели, допивая то, что осталось от бутылки ирландского виски.
– Да уж. Эти двое, похоже, сблизились. Я рад, что она здесь, с Энн. – Майкл помедлил, прежде чем сменить тему. – А как дела в Англии? Как все прошло?
– Как я и говорил. Люди, которым нужно знать о Хаверсьюме, знают о нем. И это их ужаснуло. Слишком много важных людей примкнуло к нему после событий на Трафальгарской площади. Если правда всплывет, многим из них придется несладко, поэтому они скрывают ее. Народ никогда не узнает, что он сделал.
– А роль Сары?
– Она сделала, как обещала, Майк. Ради тебя и Энн. Как только я объяснил, что некоторые люди Хаверсьюма все еще на свободе – в том числе убийцы Макгейла, – она передумала копать дальше. Ведь это подвергнет тебя риску.
– Думаешь, она будет нас за это винить?
Дэмпси посмотрел в сторону Сары, затем снова на Майкла с улыбкой.
– Я не думаю, что что-то может заставить ее обидеться на тебя. Кроме того, она все еще должна подать поддельный материал – историю с обложки – вместо настоящего. Это может быть не самым идеальным началом для борца за правду и всего такого, но с таким эксклюзивом ее карьера состоялась. Так что это все не так уж и плохо.
Майкл кивнул. Дэмпси предупредил его о том, как нужно будет вести себя в Лондоне, чтобы обеспечить Саре, Энн и себе самому защиту от возможных оставшихся членов организации Хаверсьюма. А уж Демпси можно было доверять в этом.
Майкл был рад, что хотя бы Сара выиграет от этой вынужденной лжи.
Оставался только один вопрос:
– А как же Тернер?
– Время покажет, – ответил Дэмпси. – Он хватается за жизнь. Бог знает из чего он сделан.
– А если он выживет?
– Если он выживет, то не пойдет ни под один общепризнанный суд. Для таких людей есть особые правила. И особые тюрьмы.
Майкл кивнул. Он был удовлетворен, что, мертвый или живой, Тернер не избежит наказания.
– А что насчет тебя самого? – спросил наконец Дэмпси, прерывая размышления Майкла. – Что ты собираешься делать теперь?
– Пока мне нужно будет остаться здесь, – ответил Майкл. – Помочь Энн навести порядок в делах Лиама. Она может унаследовать очень много денег, но сначала надо будет уладить кучу формальностей. Плюс, хочу убедиться, что она в целом в порядке. После того, что потеряла.
– А как же то, что ты потерял? – спросил Дэмпси. Его взгляд снова скользнул по Саре. – И что, возможно, нашел? Ты не можешь вечно откладывать свою жизнь на потом.
Майкл улыбнулся. Дэмпси мог не высказать свою мысль прямо, но она от этого не стала менее очевидной.