Но Геббельс не сдавался: «Продолжая разговор с фюрером, я очень энергично критикую лично Геринга и военную авиацию в целом. Я задаю фюреру недвусмысленный вопрос: неужели немецкий народ, в конечном счете, должен погибнуть из-за развала военной авиации, ибо все наши поражения, в общем-то, объясняются именно ее развалом? Фюрер все это признает, но, как я уже подчеркнул, не позволяет склонить себя на кадровые перемещения в военной авиации. Я прошу его хотя бы устранить разрастающуюся там коррупцию. Он считает, что этого нельзя сделать одним махом, а надо действовать постепенно, надо пытаться все больше подрывать мощные позиции Геринга и добиваться превращения его в декоративную фигуру».

Геббельс прибегал ко все новым аргументам в борьбе против Геринга: «Я не скрываю от фюрера того факта, что развал военной авиации постепенно ведет к самым серьезным последствиям и для него самого. Народ упрекает его в том, что он не принимает никакого решения по проблеме воздушной войны, ибо каждый ведь знает, что в создании этой проблемы виноват Геринг. Народ с его нынешними бедами, конечно, невозможно убедить, приводя тот довод, что фюрер должен сохранить германскую верность по отношению к Герингу, о чем он постоянно говорит. Такой довод неубедителен, ибо, в конце концов, не можем же мы погибнуть из-за этого принципа. Я сообщаю фюреру некоторые подробности о военной авиации, которые стали известны только в результате проверки подготовки к тотальной войне. Большинство их фюрер знает, они его совсем не волнуют, а только завершают картину, которую он составил себе о Геринге и военной авиации. Несмотря на это, я считаю, что должен настойчиво действовать и дальше в этом направлении по принципу: капля камень точит».

На другой же день после того, как союзные самолеты разбомбили рейхсминистерство пропаганды, 13 марта Геббельс возобновил атаку на Геринга. Геббельс писал: «Все, кто видел пожар, в один голос выражают презрение и ненависть к Герингу. Все то и дело спрашивают, почему, наконец, фюрер не принимает решительных мер в отношении и его, и военной авиации».

Об этом Геббельс поспешил рассказать Гитлеру. Он писал: «Фюрер приглашает меня к себе для краткого разговора. Мои слова производят на него очень сильное впечатление. Я рассказываю ему о причиненных разрушениях… Я не могу умолчать также о резкой критике по адресу Геринга и военной авиации. Но когда начинаешь говорить на эту тему с фюрером, то всегда слышишь одну и ту же песню. Он приводит причины развала военной авиации, но не может решиться сделать из этого выводы. Он рассказывает мне, что со времени последнего разговора с ним Геринг совершенно сломлен. Но какая от этого польза! Я не испытываю никакого сострадания к нему. Если он в одном из последних столкновений с фюрером, возможно, и утратил выдержку, то это лишь незначительное наказание ему за ужасные страдания, которые он причинил и продолжает причинять немецкому народу».

«Я еще раз прошу фюрера решительно вмешаться наконец в это дело, ибо дальше так продолжаться не может. Мы не можем, в конце концов, губить народ лишь потому, что не обладаем решимостью вырвать корни нашего несчастья. Фюрер рассказывает мне о постройке новых истребителей и бомбардировщиков, от которых он кое-что ожидает. Но мы уже так часто слышим об этом, что просто нет больше сил возлагать на них особую надежду. Кстати, уже довольно поздно, чтобы не сказать – слишком поздно, ждать решительных успехов от подобных мер».

«Фюрер добавляет, что он еще до войны постоянно требовал создания скоростных бомбардировщиков, поскольку скоростные бомбардировщики, прежде всего типа «москито», обещали достижение большого успеха в бомбардировке вражеских городов. Но этого не сделали, как и многого другого, и нет никакого проку в том, что фюрер говорит сегодня, что хотя он и настаивал на нужных вещах, но не добился их осуществления. Тут, добавляет фюрер, Геринг всегда разбирался во всем лучше».

Геббельс не упускал ни одного удобного случая для атак на Геринга. 19 марта после очередного массированного налета союзной авиации на Берлин, Геббельс передал помощнику Гитлера Шаубу сводку о последствиях этого налета, снабдив «его на дорогу доброй порцией критики в адрес военной авиации и Геринга».

На другой день Геббельс нашел новый повод для своих атак на Геринга. 20 марта он писал: «Как сообщает «Иоахимсталер цайтунг», Геринг застрелил зубра и передал его в распоряжение беженцев. Это сообщение полно психологических просчетов и, пожалуй, представляет собой кульминационный пункт в моральном смятении Геринга и его окружения. Я передаю это сообщение фюреру и приписываю от себя, что оно напоминает об одной принцессе из дома Бурбонов, которая, видя массы, штурмующие Тюильри с криком «Хлеба!», наивно спросила: «А почему эти люди не едят пирожные?» Фюрер подхватывает этот комментарий и чрезвычайно резко отчитывает Геринга во время очередного обсуждения обстановки, а потом еще довольно долго беседует с ним с глазу на глаз. Можно себе представить, чего он там наговорил. Но какая от этого польза? Общественность ничего об этом не узнает, она видит только полный крах военной авиации и неспособность Геринга и его сотрудников справиться с этим позором. Фюреру придется назначить нового главнокомандующего военно-воздушными силами».

И тут Геббельс называл неожиданную кандидатуру, которая могла бы заменить Геринга: «Различные круги предлагают на этот пост Дёница, и я бы не считал, что это предложение такое уж нелепое. Дёниц показал – в восстановлении свободы действий подводного флота, – что он способен справиться даже и с таким серьезным техническим кризисом. Это солидный и честный работник, и он наверняка поставил бы военно-воздушный флот, пусть и в его нынешнем уменьшенном составе, на ноги».

Одновременно Геббельс прибегал к прозрачным историческим аналогиям, чтобы подсказать Гитлеру необходимые действия по отношению к Герингу. 20 марта он писал: «Что касается вопроса о Геринге, то я намерен послать фюреру одну главу из Карлейля, где рассказывается, как поступил Фридрих Великий с принцем прусским Августом-Вильгельмом, когда тот совершенно испортил ему циттауское дело. Фридрих устроил над своим родным братом расправу, которую я считаю образцовой. Свое родство он при этом совершенно игнорировал, И когда Август-Вильгельм пригрозил ему, что уедет в Дрезден, он лишь коротко известил его письменно, что ближайший конвой в Дрезден отбывает в тот же вечер. Как известно, Август-Вильгельм вскоре после этого с горя скончался, но Фридрих ничуть не был этим смущен и не чувствовал никаких угрызений совести. Вот это я называю «по-фридриховски»! Так следовало бы действовать и нам, чтобы разделаться с людьми, явно неспособными выполнять свой долг в партии, в государственной сфере или же в рядах вермахта. Во всяком случае, колебания в отношении Геринга привели нацию к тяжелейшим бедам».

Свои исторические экскурсы Геббельс подкреплял и деловыми аргументами в пользу радикальной перестройке люфтваффе. Он писал: «Я посылаю фюреру меморандум по вопросу о реформе военно-воздушных сил. Сейчас военная авиация действует в ограниченном радиусе, а содержит столь громоздкий аппарат, который никак не соответствует стоящим перед ней задачам. Возможности ее крайне ограниченны; следовательно, нужно привести в соответствие с ними и аппарат. В составе военно-воздушных сил в настоящее время все еще находится полтора миллиона человек. Я считаю, что тут вполне достаточно 300–400 тысяч, тем более что значительная часть зенитной артиллерии передана фронту, а оставшиеся орудия располагают лишь очень незначительным количеством боеприпасов».