Что делать? Как определить, что сказал бы Ленин? Кто на деле борется «не только с болотом, но и с теми, кто поворачивает к болоту»? На XIV съезде партии Филипп Голощекин обратился к членам Центрального комитета от имени местных руководителей: «Товарищ Ленин умер, и никто из вас не может претендовать занять это место. Каждый из вас имеет недочеты, но каждый из вас имеет очень многое, что делает вас вождями, и только все вы вместе можете заменить Ильича; мы требуем, чтобы все вы вместе работали и руководили нашей партией»[664].

Вожди не могли работать вместе, потому что не могли договориться о том, кто должен руководить руководителями. Некоторые заявления о преданности ленинским идеям подкреплялись заявлениями о физической близости к земному Ленину, но поскольку Ленин не назначил преемника и оставил пренебрежительные отзывы обо всех кандидатах, споры о месте среди апостолов неизменно возвращались к спорам об идеях. Спустя три месяца после того, как он подписал «письмо сорока шести» (в котором осуждалось «разделение партии на секретарскую иерархию и «мирян»), и за неделю до смерти Ленина Осинский подверг сомнению легитимность Центрального комитета:

Другим методом определения истины было голосование. «Большевизм» произошел от слова «большинство», «демократический централизм» означал подчинение меньшинства большинству, а главный аргумент против оппозиционеров заключался в том, что они идут против воли большинства. Но что, если большинство идет «по пути примирения, а не по пути борьбы»? Крупская, которой не раз указывали на то, что физическая близость к Ленину сама по себе ничего не значит, напомнила делегатам XIV съезда партии, что они не «английские юристы».

Смысл партийных съездов заключается не в голосовании, а в поиске истины посредством публичных исповедей. По выражению Крупской, «съезду каждый должен сказать по совести, что волновало и мучило его последнее время». Бухарин, например, усугубил свое отступничество, «трижды отрекшись» от истины[667].

Спустя два года Крупская присоединилась к большинству и объяснила факт существования оппозиции потерей классового чутья. Партия «выражает то, что масса чувствует и переживает»; линию партии определяет ее Центральный комитет; отказ подчиниться Центральному комитету есть предательство чувств и переживаний массы. Идти по верному пути означало следовать за вождями. Основным принципом партии, по выражению Бухарина, была «полная лояльность к ее руководящим учреждениям». Таков принцип всех рутинизированных сект: епископы обладают монополией на толкование откровения, потому что они епископы. Харизма должности не зависит от метода посвящения в должность, а святой Петр не перестает быть преемником Христа только потому, что трижды от него отрекся[668].

Полная лояльность к руководящим учреждениям – неизбежное следствие признания легитимности официального наследования. Как сказал Бухарин 26 октября 1927 года, в разгар борьбы с объединенной оппозицией: «Одно из двух – или пусть оппозиционные товарищи выйдут и открыто скажут: мы не верим, чтобы у вас была сейчас пролетарская диктатура в стране! Тогда пусть они на нас не гневаются, если мы им скажем, что тогда гнусным лицемерием является ваше заявление о том, что вы желаете защищать такую страну от внешнего врага»[669].

Члены партии, выступающие против партийного руководства, заслуживают исключения; «исключенный же из партии», по выражению Голощекина, «это выплюнутый партией, – значит, враг партии». Любое несогласие с Центральным комитетом есть союз с врагами партии. По словам Бухарина, «этот сброд цепляется за фалды оппозиции, стремится пролезть с ними в щель и объявить себя их союзниками… Вот почему совершенно прав по отношению к теперешнему времени был товарищ Каменев, который еще в январе 1925 года говорил, что «оппозиция Троцкого стала символом всех антикоммунистических сил»[670].

Бухарин был совершенно прав по отношению к товарищу Каменеву: оппозиционеры тоже выступали против «фракций». Не всякая ортодоксия – ересь, но всякая ересь – измена. Как сказал Рыков на XV съезде партии в декабре 1927 года, «товарищ Каменев окончил свою речь тем, что он не отделяет себя от тех из оппозиционеров, которые сидят теперь в тюрьме. Я должен начать свою речь с того, что я не отделяю себя от тех революционеров, которые некоторых сторонников оппозиции за их антипартийные и антисоветские действия посадили в тюрьму. (Бурные, продолжительные аплодисменты. Крики «ура». Делегаты встают)». Партия всегда «запрещала защиту некоторых взглядов»; чтобы остаться в партии, оппозиционеры обязаны от таких взглядов отречься. В противном случае, по словам секретаря московской контрольной комиссии и бывшего начальника следственного отдела ЧК Григория Мороза, «придется заняться отсечением издевающихся над партией зарвавшихся оппозиционных дворян»[671].

В десятую годовщину революции Мороз возглавил разгон демонстрации, организованной Иваром Смилгой (союзником Троцкого со времен суда над Филиппом Мироновым). Смилга, его жена Надежда Смилга-Полуян и две их дочери, пяти и восьми лет, жили в большой четырехкомнатной квартире на четвертом этаже Четвертого Дома Советов над приемной ВЦИК на Моховой. Утром 7 ноября Смилга, Каменев и бывший командир Аросева по московскому восстанию, Николай Муралов, вывесили под окнами квартиры плакат «Выполни завещание Ленина» и портреты Ленина, Троцкого и Зиновьева. Согласно письму, которое они отправили в Политбюро несколько часов спустя: