– Yes… Gut… I understand… Danke[60], – Тули́н заканчивает разговор, глаза у нее оживают.

– Что они говорят?

– Опергруппа ожидает на парковке в пяти километрах от адреса. Кто-то из местных сказал, что в том доме действительно живет женщина, и по описанию вроде бы возраста Астрид Беринг.

– Ну и?.. – По лицу Тули́н Хесс догадывается что она выложила не все новости, вот только ему невдомек, хорошие они или плохие.

– Женщина по большей части держится особняком. Но пару раз ее видели на прогулке в лесу с ребенком лет десяти-двенадцати. Правда, местные считают, что это ее сын.

За матированными окнами светит солнце. Астрид ставит сумки на пальмовый половик в прихожей и нетерпеливо ждет, когда небольшая семейка на велосипедах отъедет чуть дальше от дома и уже не сможет увидеть, как она откроет дверь и выйдет на двор. А там всего лишь пятнадцать шагов до гаража, где стоит маленький помятый «Сеат», но ей придется поторопиться, ведь надо будет вернуться и забрать Мулле, пока на дороге не появится еще один велосипедист или машина.

Астрид почти не спала сегодня. Бо́льшую часть ночи она бодрствовала и все пыталась понять, что же все-таки случилось, и в четверть восьмого утра решилась ослушаться брата и сбежать. Отперла дверь в маленькую кладовку, ласковыми движениями растормошила Мулле, сказала, чтобы та одевалась, а сама отправилась готовить еду. Она с прошлой недели не осмеливалась сходить в магазин и потому сегодня сделала лишь пару бутербродов из хрустящих хлебцев с джемом, да еще помыла яблоко для Мулле. Их дорожные сумки Астрид упаковала еще в пятницу вечером, когда брат сказал, чтобы они были готовы к отъезду до его возвращения. Он, однако, так и не появился. Астрид все ждала и ждала его, и, стоя перед окном в кухне и затаив дыхание, всматривалась в свет фар изредка появлявшихся на шоссе автомобилей. Но всякий раз они проезжали мимо маленького одиноко стоящего домика, зажатого между полями и лесом. Астрид в равной мере испытывала и страх, и облегчение, но еще целый день не решалась заняться чем-нибудь и просто ждала его. И еще один день, и еще один. Обычно он всегда звонил в условленное время утром и вечером, узнать, все ли идет как положено, но в последний раз это случилось в пятницу утром. Сама же она позвонить ему не могла за неимением номера его телефона. Он давно уже предупредил ее, что звонить ему небезопасно. И она смирилась с этим, как почти всегда и во всем слушалась его, что бы он ни предлагал. Потому что он был сильный и лучше знал, как им следует поступать.

Если б не брат, Астрид уже давным-давно погибла бы от наркотиков, алкоголя и ненависти к самой себе. Он неустанно помещал ее в самые разные больницы и лечебницы, где применялись новейшие методы лечения. И раз за разом выслушивал врачей, разъяснявших характер ее душевных травм, а она все никак не могла уразуметь, что он воспринимал ее страдания как свои собственные. Астрид, конечно, вполне отдавала себе отчет в том, на что он способен, – ведь она своими глазами видела все произошедшее в тот давнишний день в усадьбе Эрумов. И все-таки, полностью поглощенная своей болью, она не замечала, как больно ему, а потом уже стало поздно.

С год назад он забрал ее из очередной лечебницы и проводил до машины. Они добрались до парома, а потом отправились дальше, в местечко к югу от Ростока, где он приобрел на ее имя дом дачного типа, где можно было жить круглогодично. Астрид ничего не понимала. Однако само место и волшебные осенние краски, особенно яркие в тот день, произвели на нее такое впечатление, что душа ее переполнилась чувством благодарности брату за его любовь к ней. И это чувство не покидало ее вплоть до того момента, когда он рассказал ей, с какой целью купил этот дом и как собирался его использовать.

Это произошло как-то вечером, когда он вернулся с маленькой девочкой, спавшей в багажнике его машины. Астрид ужасно перепугалась. Она узнала девочку, ведь весь последний месяц видела ее лицо на экране телевизора в комнате отдыха лечебницы. А тут еще брат с видом триумфатора поведал, чья это дочь… Астрид воспротивилась его намерениям, и гнев его оказался велик. Он заявил, что немедленно прикончит ребенка, если сестра откажется приглядывать за нею. Потом поместил девочку в специально приготовленную для нее кладовку и засим оставил Астрид, сообщив напоследок, что в доме установлена масса камер видеонаблюдения и он в состоянии отслеживать каждое их движение. Астрид и так боялась его, а тут страх ее сделался еще пуще, чем в тот день, когда она увидела его с топором в руке рядом с телом убитого полицейского.

В самом начале она по большому счету вообще избегала общения с девочкой и лишь дважды в день приносила в кладовку еду. Но слышать детский плач стало ей невыносимо, да и горькая участь ребенка напоминала ей собственное заточение. И вскоре Астрид разрешила ей выходить из кладовки и есть вместе с нею за столом на кухне. Или смотреть в гостиной молодежные сериалы на одном из немецких телеканалов. Ведь Астрид чувствовала, что обе они – пленницы под одной крышей, да и время тянулось не так медленно, когда они были вместе. Однажды, однако, девочка попыталась выбежать из дома, и Астрид пришлось встать у нее на пути и снова запереть ее в кладовке. Соседей поблизости не было, так что шум ее не волновал, но все-таки эпизод оставил у Астрид неприятные ощущения, и она поняла, что сочувствует девочке. И потому сразу после рождественских и новогодних праздников, отмечать которые сил у Астрид не оставалось никаких, она решила установить в доме строгий распорядок дня, чтобы проводить время более или менее разумным образом.

День начинался с завтрака, после чего следовала учеба. В одном из окрестных городков Астрид купила бледно-розовый пенал, а также рабочие тетради по математике и английскому языку и по мере сил и возможностей стала готовить задания с девочкой за обеденным столом в кухне. Датским же языком они занимались, выполняя задания с какой-то домашней странички, отысканной Астрид в Сети, за что девочка была ей особенно благодарна. В первой половине дня они проводили три урока и затем обедали, причем еду готовили вместе, после чего следовал урок физподготовки. Именно во время урока гимнастики, упражнения для которой Астрид придумывала сама, они впервые вместе рассмеялись: уж больно смешно выглядели, когда устроили бег на месте и нелепо задирали вверх коленки. Случилось это в конце марта, и Астрид впервые за много лет почувствовала себя счастливой. Тогда же она стала называть девочку Мулле – самым красивым, на ее взгляд, именем среди ей известных.

Когда приезжал брат – а навещал он их по меньшей мере раз в неделю, – настроение в доме менялось. И Астрид, и Мулле становились унылы и молчаливы, будто в доме появлялся палач. Брат заметил, что между ними установилась тесная связь, и несколько раз устраивал Астрид взбучку, в том числе и по телефону, когда благодаря камерам видеонаблюдения узнавал, какую свободу она предоставила девочке. Когда они обедали втроем и, как правило, молчали, он часто сидел с мрачной миной на лице и наблюдал, как Мулле убирает со стола после еды, и Астрид внимательно следила за каждым его движением. Впрочем, никакой агрессии по отношению к Мулле при этом он не проявлял. А ударил ее только раз – после того, как прошлым летом девочка попыталась сбежать во время прогулки в лесу, – но, правда, ограничился лишь пощечиной.