который позволяет делать только косвенные и гипотетические умозаключения относительно реальной природы материи. Лишь психике присуща непосредственная реальность, и сюда относятся все формы психического, даже «нереальные» идеи и мысли, которые не имеют никакого отношения к чему-либо «внешнему». Мы можем называть их «воображением» или «бредом», но это никоим образом не снижает их значимости. По сути, нет такой «реальной» мысли, которая не могла бы порой оттесняться мыслью «нереальной», что доказывает силу последней, которая может оказаться действеннее первой. Куда опаснее любых физических угроз чудовищные последствия бредовых идей, которым, тем не менее, наше ослепленное миром сознание отказывает в какой бы то ни было реальности. Наши превозносимый разум и беспредельно переоцененная воля порой совершенно бессильны перед лицом «нереальных» мыслей. Мировые силы, правящие всем человечеством, к добру или к худу, суть бессознательные психические факторы; именно они приводят в действие сознание и тем создают sine qua non условие существования какого бы то ни было мира вообще. Мы погружены в мир, созданный нашей собственной психикой.

[748] На основании всего этого мы можем судить о масштабах ошибки, допускаемой западным сознанием, которое отводит психическому роль реальности, производной от физических причин. Восток мудрее, ибо там считают, что сущность всего на свете зиждется на психическом. Между неведомыми сущностями духа и материи стоит реальность психического – или психическая реальность, единственная реальность, которую мы способны воспринимать непосредственно.

XVI. Стадии жизни

Лекция, впервые опубликованная в газете «Нойе Цюрихер цайтунг» под названием «Психические проблемы человеческого возраста» (14–16 марта 1930 г.). В переработанном и дополненном виде вошла под названием «Стадии жизни» в сборник «Проблемы души нашего времени» (Цюрих, 1931).

Стадии жизни

[749] Рассмотрение этапов человеческого развития – это крайне ответственная задача, которая предполагает не что иное, как представление картины психической жизни человека во всей ее полноте, от колыбели до могилы. В рамках данной лекции такую картину возможно нарисовать лишь широкими мазками, и следует отдавать себе отчет в том, что мы не будем описывать нормальные психические явления на различных стадиях развития человека. Мы ограничимся, скорее, рядом «проблем», то есть явлений сложных, спорных и неоднозначных; коротко говоря, мы рассмотрим вопросы, допускающие несколько ответов, и любой из этих ответов неизбежно оставит сомнения. Так что многое из сказанного надлежит мысленно сопровождать вопросительными знаками. Хуже того, кое-что придется попросту принять на веру, а время от времени и вовсе предаваться спекуляциям.

[750] Если бы психическая жизнь состояла только из самоочевидных жизненных фактов – этот взгляд присущ неразвитому сознанию, – то мы смогли бы удовольствоваться здоровым эмпиризмом. Впрочем, психическая жизнь цивилизованного человека полна забот и проблем; даже думать о ней мы не можем иначе, нежели через выявление проблем. Наши психические процессы по большей части представляют собой размышления, сомнения и эксперименты, практически чуждые бессознательному, инстинктивному разуму первобытного человека. Именно развитие сознания мы должны поблагодарить за возникновение проблем; это, так сказать, данайский дар цивилизации. Когда человек порвал с инстинктами, когда противопоставил себя инстинкту, тогда и появилось сознание. Инстинкт – суть природы, он ищет способы ее увековечить, тогда как сознание способно лишь стремиться к культуре или к ее отрицанию. Даже когда мы сами возвращаемся к природе, вдохновленные руссоистской тоской, то «облагораживаем» природу. Поскольку мы погружены в природу, постольку лишены сознания и продолжаем жить под защитой инстинкта, которому проблемы неведомы. Все то в нас, что принадлежит природе, избегает проблем, ибо они чреваты сомнениями, а там, где есть место сомнениям, властвуют неопределенность и возможность выбора. А где есть выбор между несколькими вариантами, там человек отвергает направляющую силу инстинкта – и подчиняется страху. Ведь теперь уже сознанию предстоит делать то, что ранее совершала для своих детей природа, – принимать конкретные, бесспорные и безошибочные решения. В таких условиях нас охватывает слишком человеческий страх: мы боимся, что сознание – наша прометеева победа – в конечном счете не сможет послужить нам так же хорошо, как служила природа.

[751] Тем самым проблемы приводят к состоянию сиротливого одиночества, в котором мы ощущаем себя брошенными природой и влекомыми к повиновению сознанию. Иного пути у нас нет, мы вынуждены прибегать к сознательным решениям и действиям там, где ранее полагались на естественный ход событий. Следовательно, всякая проблема сулит шанс на расширение сознания, но одновременно заставляет забывать о детской неосознанности поступков и вере в природу. Эта необходимость есть чрезвычайно важный психический факт, который превратился в сущность одного из символических столпов христианского вероучения. Мы жертвуем простым, естественным человеком, тем бессознательным и бесхитростным существом, чья трагическая карьера началась с поедания райского яблока. Библейский рассказ о падении человека показывает обретение сознания как проклятие. Действительно, так оно и есть, ибо именно в таком свете мы первоначально воспринимаем каждую проблему, расширяющую наше сознание и все сильнее отдаляющую нас от рая бессознательного детства. Все мы охотно поворачиваемся спиной к собственным проблемам; стараемся, если получается, вообще не упоминать о них или, лучше, отрицать их существование. Мы хотим жить просто, гладко и уверенно, а потому проблемы для нас – запретная тема. Мы желаем определенности, а не сомнений; результатов, а не экспериментов, словно не замечая, что определенность возникает только через сомнение, а результат есть следствие эксперимента. Искусное отрицание проблем не означает твердой веры; напротив, требуется более широкое и глубокое осознание, чтобы наделить нас определенностью и ясностью, в которых мы настоятельно нуждаемся.

[752] Это вступление, пускай оно слегка затянулось, кажется мне необходимым для прояснения предмета нашего обсуждения. Сталкиваясь с проблемами, мы инстинктивно сопротивляемся желанию вступать на путь, что ведет сквозь неизведанный мрак. Нам нужны только несомненные результаты, но мы совсем забываем, что такие результаты возможно приобрести, лишь войдя в темноту и снова из нее выйдя. Для проникновения во мрак следует собрать все силы просвещения, доступные сознанию; как уже отмечалось, не исключено, что придется даже предаться спекуляциям. Ведь мы, изучая психическую жизнь, неизбежно натыкаемся на принципиальные вопросы в частных «владениях» самых разнообразных областей знания. Теологов мы беспокоим и раздражаем ничуть не меньше, чем философов; врачей – ничуть не меньше, чем воспитателей; отваживаемся даже двигаться на ощупь во владениях биологов и историков. Столь экстравагантное поведение объясняется не самоуверенностью, а тем обстоятельством, что человеческая психика есть уникальная комбинация факторов, которые одновременно выступают предметами исследования для разных направлений науки. А последняя как таковая порождается самим человеком и его специфической психической конституцией. Она является симптомом нашего психического.

[753] Потому, стоит нам задаться неизбежным вопросом «Почему человек, вопреки повадкам животного