Установленный Айком режим всех устраивал. Айк никого не подгонял. Если кто-то уставал, он брал себе часть груза. Однажды, когда Айк отправился исследовать боковое ущелье, кто-то попытался поднять его рюкзак, но не смог даже сдвинуть.

— Что он там таскает? — удивилась Челси.

Никто, конечно, не решился проверить. Это значило искушать судьбу.

Когда ночью окончательно выключали свет, берег фосфоресцировал. Али часами смотрела, как рядом с чернильно-черной водой пульсирует песок, заставляя тьму отступить. У нее вошло в привычку лежать на спине, представлять себе звездное небо и молиться. Что угодно, лишь бы не спать. С тех пор как Уокер устроил побоище, заснуть значило видеть ужасные сны. Ее преследовали безглазые женщины. Во имя Отца.

Однажды ночью, когда Али мучили кошмары, ее разбудил Айк.

Али так вспотела, что к коже прилип песок. Задыхаясь, она уцепилась за его руку.

— Все нормально, — выдавила она.

— Что-то с тобой не то, — вздохнул Айк.

Али очень хотелось попросить его остаться. Но что потом? Что ей с ним делать?

— Спи, — сказал Айк. — Ты слишком близко принимаешь все к сердцу.

* * *

Прошла еще неделя. Люди шли все медленнее. По ночам у всех урчало в животе.

— Долго еще? — спросил кто-то у Айка.

— Вы молодцы, — ответил он.

— Есть очень хочется.

Айк задумчиво посмотрел на товарищей.

— Еще не очень, — мягко сказал он, и его никто не понял.

Насколько же мы должны проголодаться, удивлялась Али. И на что он надеется?

— Где же пятая шахта? Она должна быть где-то здесь.

— Какое число сегодня? — спросил Айк.

Он знал — и остальные тоже, — что следующие цилиндры спустят не раньше чем через шесть дней. Однако это не мешало путникам с надеждой прислушиваться — не раздастся ли сигнал. В наручные часы, которыми снабдил всех «Гелиос», были встроены микролокаторы. Сначала Пиа, а следом и Челси посадили свои батарейки, пытаясь поймать сигнал. Это была чисто детская вера в чудо. Никто даже думать не хотел о том, что будет, если Уокер со своими головорезами доберется до шахты первым.

Прошло шесть дней; шахту пока не нашли. В день они проходили только по шесть миль.

Айк тащил все больше и больше груза. Али вдруг заметила, что едва несет пятнадцать фунтов. Айк предложил каждому решать вопрос с рационом самостоятельно.

— Можно разделить один паек на двоих или троих, а можно есть один раз в два-три дня.

Однако сам он никогда не брал себе еду. Никто не видел, чтобы он ел.

— Чем он вообще живет? — спросила Челси у Али.

* * *

Двадцать два дня Гитнер вел своих людей все с меньшим и меньшим успехом. Казалось, такое невозможно, но на второй неделе пути они ухитрились потерять реку. Она была — и вот ее нет.

Гитнер свалил все на карты Али. Он вытащил их из футляра и швырнул на землю.

— Лишний груз, — заявил он. — Беллетристика.

Теперь, когда реки не было, костюмы стали не нужны. Ученые избавились от них, навалив на землю целую кучу неопрена.

К концу третьей недели люди начали отставать и пропадать.

Когда они проходили по каменной арке над пропастью, она рухнула, и пятеро провалились в пустоту.

Невероятно, но оба врача ухитрились переломать себе ноги. И не кто иной, как Гитнер, предложил их оставить. «Врачу, исцелися сам». Их отчаянные вопли затихли только через два дня.

Число идущих уменьшалось; у Гитнера оставалось три верных союзника: винтовка, пистолет и экспедиционный запас стимулирующих препаратов. Сон — враг. Гитнер все еще верил, что найдет шахту-3 и сможет восстановить связь. Еды осталось мало. Произошло два убийства. В обоих случаях орудием послужил камень, и вещи убитых были разграблены.

Когда коридор раздвоился, Гитнер, не долго думая и не считаясь с мнением большинства, повел людей в лабиринт — так называемую губчатую ветвящуюся систему, или «свалку». Вначале это никого не озаботило. Губчатая порода изобиловала ходами, боковыми пещерами, карманами и ямами — они были и спереди, и сзади, и со всех сторон. Ходить тут — все равно что пробираться через огромную каменную губку.

— Ну вот, куда-то мы и добрались, — радовался Гитнер. — Ясно, что какие-то газы поднимались снизу и разъедали породу. Мы сможем быстрее оказаться у поверхности.

И люди — те, кто остался, — полезли наверх; они ползли по вертикальным лазам. Но веревки у них перепутались, да еще они выбрали не ту дыру. Шершавая порода замедляла движение. Ходы то суживались, то расширялись.

Часто приходилось снимать рюкзаки и проталкивать их руками. Все это отнимало много времени.

— Нужно вернуться! — крикнул кто-то Гитнеру, но тот отвязал свою веревку, чтобы его не задерживали, и продолжал карабкаться вверх.

Некоторые тоже стали отвязываться, и многие в конце концов отстали и заблудились. Тогда Гитнер сказал: «Ну вот, от балласта избавились». Отставшие долго пытались докричаться до остальных, но Гитнер только прибавил ходу и не выключал свет. Наконец у него остался один спутник.

— Облажался ты, шеф, — проскрипел он, и Гитнер выстрелил ему в голову. Послушал, как тело, шурша, сползает ниже и ниже, затем развернулся и пополз дальше, уверенный, что ход выведет его из подземья наверх, к солнцу. Где-то по дороге он повесил на выступ винтовку. Немного погодя избавился и от пистолета.

Пятнадцатого ноября в четыре часа сорок минут ход кончился тупиком. Гитнер добрался до верха. Он протолкнул вверх свой рюкзак и осторожно достал рацию. Батарея почти села, но Гитнер решил, что на один сеанс связи ему хватит. С бесконечной аккуратностью он расправил штыри антенны с учетом рельефа поверхности, затем присел на мраморный уступ, привел в порядок мысли и прокашлялся. Включил рацию. «Прошу помощи, прошу помощи, — сказал он, и в глубине сознания у него возникло слабое ощущение дежавю. — Говорит профессор Уэйн Гитнер из университета Пенсильвании, участник Тихоокеанской субтерральной экспедиции «Гелиоса». Моя группа погибла. Я остался один и нуждаюсь в помощи. Повторяю: мне нужна помощь».

Батарея села окончательно. Гитнер отложил рацию, взял кирку и начал долбить потолок. Странное ощущение, что он никак не может о чем-то вспомнить, так его и не оставило. Гитнер застучал сильнее. Замахнувшись, он остановил руку на полдороге и опустил кирку. Шесть месяцев назад он слушал свой собственный голос, произносящий просьбу о помощи, которую только что передал по рации. Круг замкнулся.

Для кого-то это стало бы шансом начать все заново.

Для такого человека, как Гитнер, это означало конец.

Я сидел, прислонившись к скале,