Античные статуи и памятники равномерно распределялись по всей территории усадьбы. Гостей и хозяев встречали и приветствовали как реально некогда жившие люди, так и герои мифов и легенд. Вот из темноты вышел могучий — нет, не Геракл — царь Леонид, с копьём и щитом, в напряжённой стойке готовящийся принять последний бой с персами. За спартанским воителем возвышался мирный, но сатирически усмехающийся Сократ. На табличке под ногами философа на древнегреческом была выдолблена надпись: «Вставившему мозги человечеству». После Сократа шёл Икар с ломающимся от солнечного жара крылом. Очень интересно, как древний скульптор в статичной статуе смог изобразить условно-динамичный слом крыла. Наконец попалась первая женщина — Афродита величественно стояла с полностью обнажённым торсом и смотрела куда-то за спину наблюдателя. За богиней плодородия находился бюст неизвестного афинского вельможи, слегка лукаво и одновременно сурово нахмурившегося. Далее виднелся барельеф, закреплённый, как и статуи, на возвышении. На большом мраморном прямоугольнике изображалась сова — символ Афин — с непропорционально телу огромными глазами, больше похожими на таковые у насекомого. Мудрая птица глядела прямо в душу и, казалось, знала всю подноготную любующегося ею человека.

Ближе к мраморной лестнице, близ перил которой с одной стороны возвышался бюст Солона, с другой — Гая Юлия Цезаря, острием в небо сбегала треугольная стела. Надпись на золотой табличке с завитыми спиралями на углах гласила, что стела устанавливалась в честь трёхсотлетия Дома Романовых преданным и верным слугой его Величества Даниилом Александровичем Семиструнным-Проталиным, то есть дедом ныне покойного режиссёра. Перед стелой на гранитном возвышении располагался барельеф «От Михаила Фёдоровича до Николая Второго» с изображением обоих государей.

Привратник и Ярослав стали подниматься по лестнице с толстыми перилами и гладкими ступенями с выступающим вперёд верхним краем. По левую сторону Коломин ближе к лесопарку также разглядел двухэтажный гостевой домик и павильон «Каприз», выстроенные в пышном стиле барокко, что стал распространяться на территории России в XVIII веке. Русские вельможи часто размещали павильоны типа «Каприз» на территории своих усадеб, чтобы временно «ссылать» туда строптивых супруг, с которыми успели разругаться. В гордом одиночестве дама успевала перевести дух, и, помирившись, чета вскоре вновь соединилась.

Двухэтажный дворец Семиструнных-Проталиных встречал Ярослава во всей своей красе. Огоньки московского вечера отражались в кристально чистых, словно отполированных алмазами, стёклах высоких окон. Портик, открытый на все три стороны, образовывался восемью колоннами композитного ордера, упирающимися в архитрав. Архитрав, состоящий из нескольких фасций — уступов, переходил во фриз — серединную часть антаблемента, заполненную повторяющимися декоративными элементами. А над карнизом, выступающим над фризом, высился треугольный фронтон, логически завершающий портик. В типмане — углублённом треугольном пространстве фронтона, что обосабливалось карнизами — встраивались сверхточные круглые часы с изящной деревянной рамой, литыми вручную узорными стрелками и римскими цифрами.

Не пренебрёг архитектор дворца и бельведером — надстроенной над крышей башенкой, из которой имелась возможность удобно наблюдать за местностью. В бельведер по кругу встраивались двенадцать полуколонн и шесть длинных вертикальных окон с запоминающимися наличниками. На верху башенки располагалась открытая обзорная площадка, огороженная со всех сторон мраморной балюстрадой. По центру самой обзорной площадки встраивался достаточно высокий шпиль с металлической сферой на кончике — громоотвод.

Пройдя по величественным ступеням на стилобат — основание, на котором стояли колонны, Ярослав поднял голову и под расширяющимся сводом увидел монументальное панно, изображающее небеса Олимпа и населяющих их богов. Высшие существа пребывали в некотором напряжении, словно готовившись принять бой с тем, кто не присутствовал на полотне. Коломин узнал Зевса, готовящегося метнуть молнию в невидимого врага, Тиресия, что-то активно советующего на ухо громовержцу, грациозную Афину в шлеме с крыльями, удерживающую в руках острый меч, замышляющую что-то нехорошее на заднем плане Горгону, готовящегося достать лечебные снадобья из медицинской сумки Асклепия, замедляющую и меняющую время и пространство Гекату, вечно удачливого и ускользающего от опасностей Гермеса, который в тот момент маневрировал от вероятного огня неприятеля. Среди богов Древней Греции по центру панно затесался мужчина достаточно симпатичной внешности, с острым носом, живым хитроватым взглядом, одетый в белоснежные хитон и гиматий, носящий на голове золотой венок. Высился мужчина на серебристом диске, похожим на лежащий спартанский щит, держа в одной руке — меч, а в другой — оливковую ветвь.

— Вот так совпадение… — тихо подивился Ярослав, всё ещё заворожённый зрелищем. Обратился к сопровождающему: — Простите, а кто это замечательный джентльмен? Не узнаю в нём никого из пантеона.

— Александр Константинович, прадед Эрнеста Кирилловича. Как большинство русских вельмож, Александр Константинович… имел весьма высокую самооценку, — зажмурившись с улыбкой, с интересом поведал привратник. — Данное панно имеет весьма длинную историю и заслуживает отдельных монографий. В своё время над ним работали лучшие итальянские и французские мастера, однако из-за тонкостей технического задания работа растягивалась на года. Быть может помните, один известнейший поэт того времени, побывав в нашей усадьбе, написал: «И тяжёл труд — изящен, статен / Проталина портрет среди богов…»

— Шедевр, ничего не скажешь, как и всё вокруг, — согласился Ярослав. Ему начинало нравиться здесь: глаз и душа буквально с первых секунд начинали отдыхать в усадьбе. Чем же так навредил Красному тряпочнику любитель эстетики и владелец столь прекрасного места?

Привратник открыл перед Ярославом тяжёлую дубовую дверь с переливающимся, точно сапфиры, изумруды и рубины, витражом, которая сама по себе являлась отдельным произведением искусства, и жестом пригласил внутрь. Внутреннее убранство дворца оказалось не менее богатым, чем снаружи. На второй этаж вела массивная мраморная лестница, огороженная балюстрадой и уложенная мягким красным ковром. Стены отделывались до высоты человеческой шеи дорогим тёмно-коричневым деревом. Холл освещала огромная трёхъярусная люстра, позолоченная и украшенная натуральным хрусталём. По центру холла журчал небольшой фонтанчик, окружённый со всех сторон изящной лавочкой. Приятно хрустел под ногами старый, но качественный паркет. В углублениях стен застыли величественные бюсты грандиозных личностей, а при подъёме по лестнице гостей дома сразу начинали встречать отличные полотна XVIII и XIX веков. В углу между лестницей на второй этаж, входом и тёмным проёмом, ведущим, судя по всему, в столовую, величественно стояла крайне точная копия Давида, чей неповторимый оригинал принадлежал руке выдающегося Микеланджело.

— Ярослав Леонидович! Рада приветствовать вас во дворце Семиструнных-Проталиных, — раздалось сверху, со стороны бельэтажа. — Меня предупредили, что вы приедете.

Вышедшая из полутёмного Бального зала, вдова режиссёра моментально привлекла к себе внимание Коломина. И хоть возраст её приближался к пятидесяти, внешне об этом ничего не говорило. Стройная, статная, с идеальной осанкой, она, казалось, являлась вечно молодой и красивой.