и смысл в нашем несчастном существовании всё-таки есть. И если существует мультивселенная, то, быть может, имеется реальность, в которой нашим ипостасям повезло несколько больше, чем в этом мире? Может быть, там у нас сложилось всё счастливо, хорошо и прекрасно?

— Тогда явно не всё потеряно. Не выкинешь слова из песни, Горилла, — грустно улыбнулся Ярослав, сам проворачивая собственные судьбу и роль в этой жизни через слова собеседника. Медленно допил оставшийся «Кошачий глаз», наблюдая за уплывающей внутрь себя «туманностью». — Порой наблюдая золотое сечение в самых различных объектах, ты начинаешь понимать, что заложенная в этот мир гармония не могла появиться сама собой. Общество — тоже равновесная система. Маятник однажды обязан качнуться в обратную сторону, и все ужасы хаоса динамично сменятся логикой и чистотой порядка. Кстати, насчет Ford`а Nucleon. Зачем тебе чертежи, если у этого проекта даже не существовало опытного образца?

— Говорят, что не существовало. — Горилла опять хитро улыбнулся и закусил канапе с маслиной. Несколько сменил тему: — Но я не зря затеял эту беседу под хороший коктейльчик, меня на это кое-что вдохновило, вернее, кое-кто. Ты вернул мне чертежи, так хочешь наконец-то услышать имя того, кто вместе с ретромобилями перевозил какие-то странные ЗИЛы в той странной «Мрие»?

— Я весь внимание… — Ярослав откинулся на спинку кресла, глядя прямо в глаза собеседнику.

— Философ, эстет, сумасброд и последний гений двадцатого столетия, недавно трагически почивший в бозе. — Горилла закурил сигару и выпустил дым сквозь волосатые бычьи ноздри. — Семиструнный-Проталин Эрнест Кириллович, режиссёр театра и кино.

Часы зловеще начали отсчитывать полночь. Зловещий «Летучий голландец» на картине словно ожил, мерцая зеленоватым. Проклятый корабль вёл за собой идеальный шторм. Паззл продолжил складываться, а круг непросто дела стал замыкаться.

Глава XXV. ЭТИКА И ЭСТЕТИКА

Поглощённая мечтами о будущем и о той исключительной роли, которую ей, быть может, предстояло играть, Матильда иной раз не без сожаления вспоминала о сухих, метафизических спорах, которые у них прежде возникали с Жюльеном. А иногда, устав от этих высоких размышлений, она с сожалением вспоминала о минутах счастья, которые обрела воле него. Но эти воспоминания вызывали у неё чувство раскаяния, и иной раз жестоко терзало её.

Стендаль, «Красное и чёрное».

Поздней ночью наземный переход над никогда не спящей Профсоюзной улицей, представляющей собой один из многих гигантских желобов, пересёк достаточно молодой мужчина. Он в определённой тревоге оглянулся, но слежки за собой не обнаружил. Оранжевый свет уличных фонарей постоянно перекрывали тени пролетающих мимо аэромобилей. Около железной бочки с полыхающим внутри пламенем прямо на бетонном полу неподвижно развалились электроотморозки, видимо, перед этим успевшие принять большую дозу киберкайфа. Да, хорошо, что с ними никто не успел встретиться, пока они были в сознании. Брезгливо обойдя обессиленных хулиганов, мужчина трусцой стал спускаться по лестнице, минуя пустые банки, бутылки, лужи сомнительной жидкости и разрисованные вульгарными граффити грязные стены. Человек шёл со стороны строительного треста и лесопарка — того самого места, где Боров, Ярослав и другие сотрудники Экспериментального отдела пытались разобраться с бандой Яхи Яьяева.

Резкий удар по немытым перилам заставил ночного путника вздрогнуть. Мужчина остановился и осторожно выглянул, пытаясь понять, что происходит на соседнем лестничном пролёте. Удар металла о металл настойчиво повторился. Вверх кто-то медленно шёл. На какой-то момент человека одолели колкие сомнения, но иного способа пересечь Профсоюзку, кроме этого неприятного во всех отношениях перехода, в ближайших окрестностях не было.

Вдохнув, путник решил на полной скорости преодолеть странного прохожего. Опасения его оказались излишни: наверх медленно поднимался старый бродяга, видимо, тоже находившийся под воздействием определённых веществ. Через равные промежутки времени старик в поношенной одежде ударял длинным железным ломом о перила, словно кого-то призывая. Бродяга совершенно не обращал никакого внимания на прохожего.

— Сначала чума, потом война. Кто из всадников остаётся?! Голод и смерть! — ударив ломом ещё раз, проскрипел старик сквозь тёмно-жёлтые зубы. — Голод и смерть…

Немного переведя дух, молодой мужчина выбежал из сырости перехода на свежий воздух. Летала Профсоюзная улица-полуночница, гремел МКАД в трёхстах метрах. Ввиду позднего часа на остановке, названной в честь московской кольцевой аэродороги, не стояло ни одного человека. Какой-то таксист даже немного притормозил перед остановкой, думая, что мужчина опоздал на последний аэробус и сильно нуждается в транспорте. Поняв, что его услуги в данной точке не востребованы, водитель поехал дальше в сторону области.

Вдруг путника окликнули с лестницы перехода.

— Да, дружок, голод и смерть. — Бродяга оскалился, теперь смотря точно в глаза ночному прохожему. — Но сможет ли восстановить баланс демон в капюшоне, который оставляет за собой лишь красную тряпку?

Немного задрожав при данном упоминании, мужчина зашагал прочь от мрачного надземного сооружения. Он преодолел небольшую зону с неухоженной травой и несколькими деревьями и двинулся в сторону дома, минуя нежилое одноэтажное здание, в котором располагались закрытые на ночь почта, две аптеки и три продовольственных магазина. На бесплатной парковке стояло достаточно количество аэромобилей. Боковое окно одной из аптек зловеще горело жёлтым глазом в темноте.

Остановка «Улица генерала Тюленева, дом 41» была предпоследней перед конечной. На ней и в дневное время появлялось мало людей, так как все пассажиры заворачивающих на данную улицу аэробусов выходили ещё либо у станции метро «Тёплый стан», либо на МКАДе. Садились здесь лишь те, кто ждал маршрутку № 540, курсировавшую по кольцевому маршруту в пределах части района. Сама двухполосная улица пролегала перпендикулярно Профсоюзной и параллельно — МКАДу, с одной стороны идя мимо гаражей и небольших лесопосадок.

Мужчина вышел с парковки, по дуге обошёл бок дома № 41 и направился к телефонной будке, что стояла рядом с остановкой. В который раз напряжённо оглянувшись, он снял трубку достаточно старенького таксофона и быстро набрал номер, известный только ему. Незаконная реклама, расклеенная внутри будки, предлагала звонившему «лучшие цифровые наслаждения».

— Алло! Да, это я. По-моему, это последний таксофон в Москве, который не прослушивается чёртовым «Оком». Ты как? Что? Пропадаешь. Используешь блокатор? Ну-ну, а я вот по старинке. Не верю я этой простоте: училка-то тоже, говорят, использовала блокатор. — Человек внимательно посмотрел сквозь мутное стекло телефонной будки, но не обнаружил ничего подозрительного. За полем, на котором радиолюбителям днём нравилось запускать радиоуправляемые самолётики, продолжал шуметь МКАД. Чуть поодаль, дальше в район, манила синими огнями аэрозаправка. — Слушай, времени мало, я звоню по делу. Ты бы знала, что тут случилось у нас в Теплаке. А-а, знаешь, если читаешь Atommail. У Приставалова новый источник в милиции? В общем, слушай, после той аферы с Коломиным пёс