Однако и моя победа не обошлась без предательства. Ромул тоже подготовил личер с золотыми и спрятал его на Фиве. Хочет захватить корабли и забрать их себе, чтобы мне не достались все трофеи. Мне флот нужнее, чем ему, поэтому алые завалили шахту, откуда должен был подняться личер Ромула одновременно с вылетом Севро и его людей. Когда Ромул поймет, что его обыграли, количественное преимущество будет на моей стороне.

– Я знал, что не смогу заманить тебя в пояс астероидов, поэтому решил поступить иначе. Если гора не идет к Магомету… – говорю я Року, в то время как мы оба наблюдаем за ходом сражения.

– Хорошо сыграно, – шепчет Рок.

Однако мы с ним прекрасно понимаем: мой план сработал только благодаря тому, что у меня есть пятьдесят тысяч черных, а у Рока – нет. Во всем его флоте их наберется не больше десяти тысяч, а то и семи. Более того, откуда ему знать о численности моих черных, если остальные атаки Сынов Ареса всегда проводились только алыми? Исход любого сражения предрешен за много месяцев до его начала. Мне бы никогда не удалось собрать достаточно кораблей, чтобы победить Рока, но моим судам удалось уйти из-под огня вражеских орудий, а флот Рока скоро будет взят на абордаж. Постепенно его корабли станут моими и начнут стрелять по своим. Такой исход неизбежен, и Рок ничего не сумеет сделать. Допустим, он прикажет открыть вентиляционные клапаны, но мои люди экипированы магнитным снаряжением и кислородными масками, так что пострадают только бойцы Фабия.

– Ты проиграл, – оборачиваюсь я к худощавому императору. – Но все еще можешь спасти множество жизней. Отзови свои корабли! – снова предлагаю я, однако он качает головой.

– Тебя загнали в угол, поэт! – поддерживает меня Виктра. – У тебя просто нет выхода. Сделай уже хоть одно доброе дело, давненько ты этим не занимался!

– Чтобы окончательно лишиться чести и достоинства? – тихо спрашивает он, глядя, как отряд из двадцати человек в биоскафандрах проникает в хвостовой ангар ближайшего к нам разрушителя. – Не желаю.

– Чести и достоинства? – недобро улыбается Виктра. – О какой такой чести ты говоришь? Мы были друзьями, и ты предал нас! Нас не убили, нет! Нас посадили в клетки! Пытали электрошоком, жгли каленым железом! Мучили круглые сутки в течение года! А ведь мы были твоими друзьями! – с болью произносит Виктра.

Сейчас, глядя на эту светловолосую воительницу в доспехах, сложно представить ее в роли жертвы. Но в глазах Виктры сквозит особая грусть, свойственная тем, кто заглянул в бездну и ощутил полнейшее одиночество.

– Я присягнул на верность Сообществу, Виктра! Как и вы оба, в тот день, когда мы стояли перед лучшими представителями нашей расы и получали свои шрамы! Мы поклялись защищать цивилизацию, которая принесла людям порядок. Посмотрите, что вы натворили! – восклицает Рок, с отвращением косясь на стоящих позади нас валькирий.

– Хватит скулить! Сними розовые очки, поэт! – резко обрывает его Виктра. – Ты думаешь, им есть до тебя дело? Антонии? Шакалу? Октавии?

– Нет, – тихо отвечает он. – Речь не о них, а обо мне. Я никогда не питал иллюзий на этот счет. Не всем суждено прожить жизнь, наполненную теплом и любовью. Порой долг лишает нас привязанностей, и мы теряем своих любимых, – продолжает он, с жалостью глядя на Виктру. – Тебе никогда не стать такой, как хочет Дэрроу. Знай это.

– Думаешь, я пришла сюда из-за него? – говорит она.

– Нет? – хмурится Рок. – Тогда зачем? Хочешь отомстить?

– Нет! – раздраженно отвечает Виктра. – Не просто отомстить!

– Кого ты пытаешься обмануть? Его или себя? – спрашивает Рок, кивая в мою сторону.

– Рок, подумай о своей армии, – вмешиваюсь я, заметив, что вопрос Фабия застал Виктру врасплох. – Сколько еще человек погибнет?

– Если тебе так дорога человеческая жизнь, то прикажи своим людям прекратить огонь! – огрызается Рок. – Пусть подчинятся законам Сообщества и поймут: свободы не существует! Всегда приходится чем-то жертвовать! Если все будут брать что хотят, то очень скоро не останется ничего!

Его слова разбивают мне сердце.

Мой бывший друг всегда имел собственные взгляды на жизнь. У него часто менялось настроение. Однако ненависть не была ему присуща, да и я никогда не был к ней склонен. Суровая действительность сделала нас такими, и мы страдаем, пытаясь исправить ошибки предков, которые создали мир согласно своим представлениям, а потом оставили нам объедки со своего пиршества. Смотрю Року в глаза. В них отражаются взрывающиеся корабли, и на бледном лице поэта пляшут кроваво-красные отсветы.

– Неужели все это ради нее? – шепчет он, понимая, что ему пришел конец. – Неужели она была так хороша?

– Да. Она была похожа на тебя, – отвечаю я. – Тоже любила мечтать.

Рок еще совсем молод, но сейчас выглядит почти стариком. Если бы не морщины, избороздившие его лицо, и не взрывы, сотрясающие Вселенную, могло бы показаться, что еще вчера он сидел на корточках рядом со мной, когда я катался по полу замка Марса после убийства Юлиана… Он тогда сказал: «Если падаешь в воду и не плывешь, то утонешь. Значит, надо плыть». Если бы я знал, почему он так говорит, то любил бы его еще больше. Сделал бы все, что в моих силах, лишь бы он остался рядом со мной, и дал бы ему ту любовь, которой он заслуживает.

Однако история не терпит сослагательного наклонения. Нет ни будущего, ни прошлого – только настоящее.

Такое ощущение, что мы смотрим друг на друга с противоположных берегов огромной реки, которая разливается, становясь все шире и темнее, и наши лица тускло белеют во мраке, словно осколок Луны черной ночью. Сейчас мы больше похожи на тех мальчишек, которыми были когда-то, чем на взрослых мужчин. Я вижу по его выражению лица, что он собирается с духом, принимает решение уйти из жизни.

– Рок, надо жить дальше!

– Я потерял величайший флот в истории человечества! – говорит он, делая шаг назад, и кладет руку на рукоять лезвия, а на дисплее за его спиной видно, как Севро захватывает основные корабли противника. – Что после этого остается? Можно ли вынести такой позор?

– Я знаю, что такое позор. Я стоял и смотрел, как умирает моя жена, – отвечаю я. – Потом решил покончить с собой. Дал вздернуть себя на виселице, лишь бы не терзаться больше этой болью, и с тех пор каждый день меня гложет чувство вины. Рок, это не выход!

– Душа разрывается, когда я думаю о страданиях Дэрроу, который смотрел на казнь своей жены, – отвечает он. – В день твоего триумфа в саду мое сердце разбилось на части. Мне было невыносимо думать о том, что вам предстоит пережить, и моим единственным утешением стал долг, а теперь у меня отняли и это. Шансы на покаяние равны нулю. Я люблю Сообщество, люблю свой народ, – тихо добавляет он. – Разве ты этого не видишь?

– Вижу.

– А ты любишь свой, – продолжает он, и я понимаю: он меня не осуждает, но и не прощает, просто хочет в последний раз улыбнуться мне. – Я не могу смотреть, как мой народ медленно умирает. Не могу смотреть, как он сгорает заживо.