«Где его «святейшество», если он по нерадению или малодушию попускает развратному хлысту творить дела тьмы под личиною света? Где его «правящая десница», если он и пальцем не хочет шевельнуть, чтобы извергнуть дерзкого растлителя и еретика из ограды церковной?»

Это письмо, приложенное к запросу министру внутренних дел А. А. Макарову по поводу незаконной конфискации газет, его напечатавших, было прочитано во всеуслышание 25 января 1912 года товарищем секретаря Думы Михаилом Андреевичем Искрицким.

Против спешности запроса не говорил никто, а за спешность выступали двое — А. И. Гучков и председатель комиссии по вероисповедным делам Владимир Николаевич Львов-второй. Слова обоих были покрыты бурными аплодисментами всей Думы.

Как сейчас есть вопросы, объединяющие людей самых различных политических и религиозных убеждений, так и тогда были явления, столь бесспорные, суждения о которых стояли выше политических разногласий.

— Тяжелые и жуткие дни переживает Россия, — сказал А. И. Гучков. — Глубоко взволнована народная совесть. Какие-то мрачные призраки средневековья встали перед нами. Неблагополучно в нашем государстве. Опасность грозит нашим народным святыням. А где же они, охранители этих святынь?.. Почему безмолвствует голос иерархов, почему бездействует государственная власть?..

Долг нашей совести возвысить свой голос, дать исход тому общественному негодованию, которое накапливается в стране… Этот долг мы совершим сегодня, внося и поддерживая этот запрос.

В. Н. Львов-второй спрашивал:

— Что это за странная личность Григорий Распутин, который изъят из-под ведения обыкновенных законов о печати и который поставлен на странный пьедестал недосягаемости и недоступности? В этом виде и предложен нами запрос, чтобы низвергнуть эту личность с ее пьедестала… Но затыкать рот печати, единственной возможности в этом темном деле раскрыть правду, это, по-моему, недостойно великой страны, и поэтому я надеюсь, что вы примете и спешность и самый запрос.

И то и другое было принято единогласно.

* * *

Возвращаюсь к Сухомлинову. За полгода до своего ухода, в январе 1915 года, военный министр и его помощник А. П. Вернандер в частном собрании Государственной Думы дали противоречившие истине успокоительные заверения о боевом снабжении армии. Это обстоятельство особенно возмущало и раздражало депутатов, многие из которых, работавшие на театре военных действий, как и я, видели эту «истину».

Из писем солдат, рассказов раненых весь народ узнал страшную правду о недостатке снарядов, патронов, ружей. Теперь уже вся Россия знала, что главная причина наших неудач на фронте заключалась в недостатке вооружения, знала о преступном отношении военного ведомства к делу государственной обороны.

Психологическое настроение масс было тревожно. В верхах и низах распространялись ядовитые семена подозрений, расползались темные слухи о предательстве, об измене, о возможности назначения смещенного военного министра на более высокую должность.

Выступления съехавшихся с фронтов в Таврический дворец депутатов в первый же день открытия четвертой сессии Думы были полны негодования против бездействия власти и военного министра, которое рассматривалось в условиях войны как тяжкое государственное преступление. Речи ораторов прерывались криками: «Под суд! Обманул всех нас!»

Простой уход военного министра не мог уже удовлетворить ни армию, ни страну. Только судебное следствие могло положить конец упорным толкам, отделив виноватых от невиновных. Судьба Сухомлинова была решена.

Между вторым и третьим заседаниями 23 июля 1915 года состоялось внеочередное закрытое собрание Государственной Думы, на котором из числа трехсот семидесяти пяти голосовавших триста сорок пять высказались за предложение правительству предать Сухомлинова и всех должностных лиц, виновных в нерадении или измене, суду.

Уже через день, 25 июля, последовало высочайшее повеление об образовании верховной комиссии под председательством члена Государственного Совета инженер-генерала Николая Павловича Петрова «для всестороннего расследования обстоятельств, послуживших причиною несвоевременного и недостаточного пополнения запасов военного снаряжения».

Добытые комиссией данные были представлены 1 марта 1916 года на рассмотрение первого департамента Государственного Совета, который 10 марта постановил назначить предварительное следствие по обвинению бывшего военного министра Сухомлинова в противозаконном бездействии и превышении власти, подлогах по службе, лихоимстве и государственной измене. По приказу производившего следствие сенатора гражданского кассационного департамента Правительствующего Сената тайного советника Ивана Аполлоновича Кузмина 20 апреля 1916 года Сухомлинов был арестован и заключен в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. Однако ретивому сенатору дали понять, что он зашел слишком далеко. Морис Палеолог отмечал в своем дневнике, что, «несмотря на свои скандальные злоключения, Сухомлинов тайным образом сохранил доверие высочайших особ».

* * *

Один из бывших друзей военного министра аферист князь М. М. Андроников на допросе 8 апреля 1917 года в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства рассказал, что весною 1916 года Екатерина Викторовна Сухомлинова вошла с Распутиным «в известные отношения», чтобы пройти к Вырубовой. Последняя устроила ей свидание с Императрицей, которой она передала записку под заглавием: «Черные и желтые». В ней она ругала почти все правительство и Государственную Думу.

По словам Андроникова, Екатерина Викторовна сделала Распутину крупное денежное подношение, а также дала много денег Вырубовой на лазареты. Это укрепило ее положение в Царском Селе, и к 5 октября 1916 года при министре юстиции А. А. Макарове Сухомлинов был выпущен из тюрьмы на свободу.

На вопрос председателя, каким образом сумела Сухомлинова так быстро реабилитировать себя и своего мужа, князь ответил: «Она всем доказывала, что они честнейшие и порядочнейшие люди, а все остальные — никуда не годятся… Об этом же было написано в ее записке: «Черные и желтые».

Главное же заключалось в том, что в Распутине, еще год назад ругавшем Сухомлинову, совершилась какая-то удивительная метаморфоза. Сразу он превратился из противника в защитника Сухомлиновых, до того, что генерала выпустили из крепости и чуть ли не захотели аннулировать его дело.

Эти показания М. М. Андроникова подтверждает секретарь председателя Совета Министров Б. В. Штюрмера Иван Федорович Манасевич-Мануйлов. Он рассказал о ссоре Андроникова с madame Сухомлиновой. По его словам, дело было в том, что князь стал разыгрывать роль «домашнего друга» военного министра и сообщил ему истинную подкладку отношений известного богача Манташова к Екатерине Викторовне. На этой почве вышла ссора. Андроников в отместку расположил против Сухомлиновых Распутина, способствовавшего удалению генерала с поста военного министра.

Когда же Сухомлинова заключили в крепость, то Екатерина Викторовна стала посещать Распутина, который в нее влюбился.