– Мы во вражеском окружении, – сказала Ясмина. – Но я выведу нас из него.

И покинула дом. Она шла не по тенистой стороне улицы, она больше не избегала людей, она смело шагала в самом многолюдье проспекта де Картаж. С поднятой головой она шла мимо кафе, и сидевшие там мужчины оборачивались ей вслед. Ведь жены же спросят дома, к кому она направлялась. Ведь никто, по сути, ничего о ней не знает.

– Что это вы делаете, Мори́с?

Он стоял у себя в чулане в майке, склонившись над старым чемоданом Виктора. Он был небрит, в каморке под крышей царила спертая духота. Вся одежда, аккуратно сложенная, лежала на постели. Он никого не ждал.

– Ясмина. Buongiorno…

Ее красота ошеломила его.

– Мне больше не нужна его одежда. Скажите Виктору… спасибо от меня.

Ясмина неподвижно стояла в дверях, удерживая Жоэль, которая хотела кинуться к Морицу.

– Виктор не вернется.

Морица удивили не ее слова. Его удивило, что она произнесла их. Что она наконец поняла.

– Возьмите меня с собой, Мори́с.

Мориц оторопел. Он медленно подошел к ней, чтобы удостовериться, что все понял правильно.

– Вы же поедете через Палермо?

– Да…

– И потом через Италию.

– Да.

– Я должна найти Виктора.

Он понял ее неправильно. Он отвел глаза, чтобы не выдать разочарование. Но она его все равно почувствовала.

– Мы какое-то время будем вместе, пока не найдем его, а потом вы сможете поехать к вашей невесте.

– Но… Ясмина… куда вы хотите в Италии?

Она вцепилась в его руку с такой силой, что он испугался.

– Мори́с! Вы говорите как мой папа́. Что я должна быть благоразумной. Но я знаю, Виктор жив. Я это знаю! А раз он не хочет вернуться, мне здесь больше нечего делать. Вы понимаете? Здесь для меня сожженная земля. Что мне тут делать, одной, с ребенком?

Жоэль расплакалась. Она чувствовала, что речь идет о ней, но почему мама так взволнована, она не понимала. Ясмина взяла дочку на руки.

– Помогите мне. Одну меня отец не отпустит.

– Но где же его искать? Все, что нам известно, – это название сицилийской деревни, где он был. Два года назад!

– А вы не беспокойтесь. Я отыщу его. Вам этого не понять. Его сердце бьется во мне, а мое в нем.

– Ясмина, но это же вздор!

– Вы так считаете, потому что мы с ним слишком разные? Я и это знаю, но как раз поэтому мы одно целое!

Но он говорил совсем о другом – о практическом, откуда начинать поиски, о том, что если Виктор был в плену, то его уже выпустили, и вероятность того, что он жив, крайне мала.

Ясмина дотронулась до его локтя. Почти нежно.

– Когда мы были детьми, однажды всей семьей мы поехали летом на пляж, и я там потерялась. Народу было очень много. Я вдруг очутилась среди чужих людей. Мне было страшно. Но я не посмела поднять крик. Я просто закрыла глаза и заговорила с Виктором. Можно ведь говорить с человеком, не произнося ни слова, вы, наверное, такого не поймете, но непроизнесенные слова даже сильнее, потому что они остаются с тобой. Не подумайте, будто я сумасшедшая, Мори́с. Потому что Виктор тут же возник передо мной. Родители искали меня на другом конце пляжа. А мы с ним сразу нашлись. Среди сотен людей. И так было всегда. Он услышит меня!

Мориц не хотел ничего отвечать, чтобы не разрушить ее мечту, но помимо воли у него вырвалось:

– Ясмина, в детстве у меня были такие же фантазии. Но с тех пор я видел своих товарищей с оторванными ногами, они звали матерей и погибали в муках. Можно много чего пожелать себе, Ясмина, но одной силой воли не вернешь мертвого к жизни!

И тотчас понял, что зашел слишком далеко. Он потерял ее.

Ясмина отвела взгляд.

– Вы не знаете, что такое любовь. Идем, Жоэль.

– Вы любите призрака.

– Может, я и сумасшедшая, может, эта любовь и запретная, но настоящая. Я любила его с детства. Что вы делали, когда были маленьким?

Я прятался, подумал Мориц, но промолчал.

– Тогда я поеду без вас.

Она повернулась, чтобы уйти.

– Ясмина! Вы должны попросить разрешения у родителей.

* * *

Вечером Мими и Альберт сидели за столом. Ясмина излагала свой план без колебаний, но и без сумбурной лихорадочности. Ее трезвая решительность импонировала Морицу и шокировала родителей. Их дочь действительно стала взрослой.

Альберт протестовал так, будто здоровье вернулось к нему. Он потерял сына и не хочет потерять еще и дочь.

– Impossibile! Это слишком опасно! Вы что, не видели картинки из Европы? Сколько там беженцев бредут по дорогам, спят под открытым небом, не знают, куда им податься.

– Один из них Виктор. Что, если ему нужна помощь?

Альберт пропустил вопрос мимо ушей. Имя Виктора в доме упоминаться не должно. Этого он придерживался неукоснительно, пусть и сознавал, что это неправильно.

– Почему бы тебе снова не пойти работать в «Мажестик»? Американцы оттуда уже выехали!

– Я там была. Там все вымерло. Ни один европеец сейчас не думает об отпуске. Они распустили весь персонал. И мне сейчас нужно другое, папа́. Если вы не идете искать Виктора, это должна сделать я.

Мими была подозрительно молчалива. Для нее время остановилось – до тех пор, пока не вернется сын. Живой или в гробу. У кого-то fortuna, у кого-то sfortuna. Но хуже скорби – неизвестность, которой нет конца.

– Подождем возвращения Леона, – сказала она наконец. – Он мне обещал поискать в Италии.

– Леон сказал это из вежливости, – буркнул Альберт.

Все знали, что он прав. Для Леона Виктор умер.

– Мори́с, – сказал Альберт, – погодите ехать, пока положение не прояснится. Ведь в вашей стране неразбериха.

– Знаю. Но мне надо домой.

Ясмина упрямо ждала, когда аргументы родителей один за другим отпадут. Она делала ставку на Мими – ведь нет больше никого, кто мог бы вернуть ей сына. Сама она не могла оставить мужа.

– Послушай, Ясмина, – сказал Альберт, – ты должна быть сильной. Нам надо быть готовыми ко всему. Шансы тают с каждым днем…

– Я знаю, что он жив!

Альберт в отчаянии повернулся к жене:

– Не может же незамужняя женщина ехать с мужчиной. Что скажут люди?

Мими встала и принялась убирать тарелки.

– Все, что они могли сказать, они уже сказали.

Альберт целый день отказывался дать разрешение. Но в конце концов признал, что с женщинами ничего поделать не может. Мими хотела вернуть сына. А Ясмина, сейчас ли, позже, но отправится на поиски. Разве в силах он ее удержать, с его-то телом, послушным лишь наполовину?