Он сдернул с головы козырек и поскреб свои рыжие кудри.

– Такие же, как по карте «Виза». Только «Виза» не переломает тебе ноги, если пропустишь платеж.

Дядя Чарли и так уже ходил как фламинго, больной артритом. Я и представить не мог, как он будет передвигаться, если действительно повздорит со своими кредиторами. По словам Шерил, которая кое-кого поспрашивала в баре, дядя Чарли был должен мафии сто тысяч долларов. Джоуи Ди утверждал, что, скорее, половину этой суммы, и кредиторы – никакие не мафиози, просто местная банда. На мой взгляд, тут не было никакой разницы. Я даже подумал, не приложил ли к этому руку Песочный человек.

Долг дяди Чарли очень тревожил меня, а еще сильней – его нежелание волноваться по этому поводу. Он преспокойно ходил туда-сюда вдоль барной стойки, подпевая проигрывателю. Как-то вечером я наблюдал за тем, как он протанцевал из-за стойки в зал – фламинго, исполняющий танго, – и мне показалось, я его понял. Потеряв свои волосы, а потом Пат, дядя Чарли отказался от погони за счастьем – карьерой, семьей, детьми – и просто наслаждался краткими моментами радости. Любые тревоги, любые неприятные мысли, мешавшие ему, он игнорировал.

Эта стратегия – радоваться любой ценой – сама по себе опасная, делала его еще и беспечным. Двое копов под прикрытием неделю сидели в баре и смотрели, как дядя Чарли в открытую вел свой частный бизнес, словно продавец галантереи. Смешивая коктейли, он принимал ставки, заключал пари, передавал цифры по телефону. В выходные те же двое копов пожаловали в дедов дом, теперь уже в форме. Дядя Чарли валялся на двухсотлетнем диване. Он увидел, как они подходят к двери, и встретил их на пороге.

– Помнишь нас? – спросил один из них сквозь москитную сетку.

– Конечно, – кивнул дядя Чарли, спокойно прикуривая сигарету от своей «Зиппо».

– Скотч с содовой, «Сигрэмс» с «Севен-ап». Чем могу служить?

Они увели его в наручниках и несколько дней в поте лица пытались выбить из дяди Чарли имена его боссов и сообщников. Когда прошел слух, что он никого не выдал, ни одного имени не назвал копам, в тюрьму стали прибывать дары. «Мальборо», газеты, подушки на гусином пуху. Следующим явился дорогущий адвокат, чьи услуги оплатил некто, пожелавший остаться неизвестным. Адвокат объяснил полицейским, что дядя Чарли скорее умрет, чем согласится сотрудничать, и убедил сменить обвинение с азартных игр на бродяжничество. Когда мы в «Публиканах» об этом узнали, то чуть животики не надорвали от смеха. Только дядю Чарли могли арестовать за бродяжничество – в его собственной гостиной.

Хотел бы я сказать, что арест дяди Чарли шокировал меня, или напугал, или заставил тревожиться о его безопасности. На самом деле я испытывал гордость. Он вернулся в бар победителем, героем, продемонстрировав мужской характер и храбрость в трудные времена, и никто не восхищался им сильней, чем я. Мафиози, которым он должен был проценты – те, кто «держал его за яйца», как выражались парни, – беспокоили меня, а вот полицейские нет, потому что в баре ходили легенды про копов и букмекеров, играющих в кошки-мышки, и я в них верил. В глубине души я сознавал, что такой подход – ошибочный, а моя гордость за дядю Чарли – необоснованная, и, видимо, поэтому не стал рассказывать маме про его арест. Я не хотел, чтобы она волновалась за младшего брата или за меня.

Вскоре после выхода из тюрьмы дядя Чарли заметно изменился. Начал ставить еще больше, рисковать еще сильней, возможно, потому, что, избежав угрозы, уверился в своей непобедимости. Проигрывал он, соответственно, больше – до такой степени, что уже не мог закрывать на это глаза. В баре он горько жаловался на спортсменов и тренеров, чьи ошибки привели в тот день к его проигрышу. Говорил, что мог бы уже переехать в теплые края, если бы не менеджер «Окленда» Тони Ларусса. Ездил бы на «Феррари», если бы не куотербек «Майами» Дэн Марино. У него был целый список спортсменов, которые его подвели, и туда же входили комментаторы, недостаточно критиковавшие провинившихся.

Хотя точной суммы долга дяди Чарли я не знал, об отдельных его проигрышах ходили легенды. Кольт сказал мне, что дядя Чарли спустил пятнадцать тысяч долларов за одну ночь, играя в обманный покер с Быстрым Эдди. Джоуи Ди рассуждал о том, что дядя Чарли вечно на стороне проигравших, и «чем глубже те в яме, тем лучше». Спортсмен это подтвердил, рассказав, как однажды вечером дядя Чарли ему сболтнул, что «заинтригован» прогнозами на субботнюю игру между Небраской и Канзасом. Все ставили на выигрыш Небраски со счетом больше 69.

– Только представь, – сказал дядя Чарли Спортсмену, – ты ставишь на Канзас, и все деньги твои.

– Ну нет, – ответил Спортсмен. – Я в таком не участвую, Гусь. С таким раскладом букмекеры что-то да знают, а знают они, вероятней всего, что Канзас не победил бы и женскую команду церкви Святой Марии по лакроссу. Юниорскую команду.

Зайдя в бар в следующий раз, Спортсмен задал неизбежный вопрос.

– Я поставил на Канзас, больше шестидесяти девяти, – сказал дядя Чарли, склонив голову.

– И?

– Небраска – семьдесят, Канзас – в жопе.

Спортсмен медленно втянул воздух сквозь передние зубы.

– Но, Спортсмен, – сказал дядя Чарли с болью, извиняющимся тоном, – я был с ними до конца.

Рассказав мне о той их беседе, Спортсмен спросил:

– Ну что с ним поделать?

Спортсмен играл, но осторожно, выигрывал больше, чем терял, и, по сути, жил на эти деньги, поэтому предложил дяде Чарли свою помощь.