Коковцев воспринял «меркуловщину» с равнодушием:

— За эти годы я этих переворотов столько уже на смотрелся, что с меня хватит… Лишь бы дали умереть мне спокойно!

Семенов, проспавшись, выходил на балкон гостиницы «Тихий океан» с салфеткой на шее и, поднимая чарку, кричал «ура» самому себе. На подступах к Владивостоку гремели пушки: это каппелевцы начали сражение с семеновцами — шла борьба за власть: кто кого? Оренбуржцы и енисейцы просили прощения у Советской власти. Сергей Третьяков, товарищ министра внутренних дел, требовал «отдать плечистым Малютам на растленье малютку утр». А по улицам надсадно скрипели дроги: с фронта везли гробы, в которых лежали убитые юнкера и гардемарины, почти мальчишки. Тут даже самураи поняли, что из переворота вышел «недоворот» — самый настоящий!

Старк в эти дни спрашивал Коковцева — не было ли в его роду немцев, поляков, французов или еще кого-либо, только бы не русских. Коковцев представил свою генеалогию:

— Возможно, что в каком-то из нисходящих колен мои предки и роднились с иностранцами. Но точно могу указать лишь приток негритянской крови в царствование Екатерины Великой. Там был какой-то темный грех у моего пращура.

— К неграм не поедешь! — ответил Старк. — Со мною проще: я все-таки из шведов, и шведский флот уже приглашает меня, чтобы я передал ему свой опыт возни с минами.

Осенью случилось то, чего никто не ожидал: каппелевцы (маскируясь под «белоповстанцев") разбили войска ДВР в районе Анучино, добыв богатые трофеи. Они взяли Хабаровск, доказав, что воевать умеют. Но они прошли шестьсот верст, неся потери, а население не дало им людских пополнений. Владивосток тоже не дал! Тут ударили морозы — ни валенок, ни полушубков, ни кальсон. Белогвардейский Харбин быстро собрал эшелон теплых вещей, однако китайцы не выпустили его дальше КВЖД, арестовав груз в компенсацию того ущерба, который нанесли Китаю пьяные орды атамана Семенова. Открылся 1922 год — по снежной целине двигались, урча моторами, броневики, за броневиками шагали хорошо экипированные бойцы Народной армии ДВР, которую вел за собой легендарный Блюхер! В казармы Владивостока стали возвращаться разбитые „белоповстанцы“, с мрачным видом катившие впереди себя пушки, отбитые под Анучино у красных, но японцы отняли у них эти пушки сразу же, говоря вежливо:

— Вам теперь они вряд ли понадобятся…

Братья Меркуловы во всем обвиняли генералов:

— Если вы неспособны воевать, наше правительство не станет вам и платить. Только вчера из подвалов у нас пропали стеклянные банки для варенья на общую сумму в двести рублей. Подозреваем армию и флот… Теперь собирайтесь — в Китай!

Генералы кричали на братьев Меркуловых:

— Мы не трогали ваших банок! Но зачем же в Китай, как будто на земле нет места получше? Тогда уж давайте на Камчатку, где с помощью американцев еще можно организовать идеальное государство с самыми благородными социальными тенденциями. А что касается ваших банок, то мы подозреваем… флот!

— Разве флот унизит себя до того, чтобы воровать банки, тем более пустые? — горячо возражал адмирал Старк.

— Флот, — подтвердили братья Меркуловы, — единственная не разложившаяся сила. Вот с кого надо брать нам пример!

Генералы обиделись: флот не разложился лишь потому, что паек и жалованье у них лучше, нежели в армии.

— А вас мы арестуем! — угрожали они Меркуловым.

Старк заявил во всеуслышание, что «революции» ему надоели:

— Как хотите, а мой флот революций не признает…

Чтобы правительство не зашибли, он к дверям меркуловских квартир поставил матросов с карабинами. В благодарность за это братья-правители назначили Старка главнокомандующим — против Блюхера. Коковцев в Морском собрании сказал:

— Если уж против Блюхера послали Жорку Старка, знать, мы долго тут не засидимся…

Единственной реальной силой в Приморье оставались японцы, штыки которых торчали на каждом разъезде, на каждой пристани, и потому Народная армия сдерживала победный марш на Владивосток, дабы избежать военного конфликта с Японией. Это понимали и белогвардейцы, готовясь к эвакуации без спешки и паники. А самураи вдруг стали такими добрыми, что разрешили русским брать со складов, ими охраняемых, ватные штаны — сколько душе угодно! Старк просил Коковцева навестить его в штабе; он сказал:

— Можешь поздравить: японцы выдали столько топлива, что до корейского Гензана вполне хватит, если выдерживать в машинах экономический ход. Сейчас я распорядился, чтобы в кубриках как-нибудь разместили сорок восемь тысяч ватных штанов.

С улицы раздавался чей-то дремучий глас:

— Карау-ул, держите его — он наши деньги украл…

— А потом? — спросил Коковцев.

— Добункеруемся в Гензане и пойдем до Шанхая.

Целая пачка выстрелов: убегавший отстреливался.

— А потом?

— Пропьем ватные штаны и разбежимся. У меня к тебе просьба! Никто не хочет вести миноносцы. Сколько было офицеров, а сейчас все жмутся по углам: мол, подождем большевиков, поглядим, что и как, может, и при них выживем…

Коковцев сжался в глубине кресла, вспоминая Владивосток своей юности: в ушах еще звучал вальс «Невозвратимое время». Он встал:

— Хорошо, я поведу миноносцы. Но с одним условием: никакой шантрапы, вроде семеновцев или каппелевцев, брать не стану. Едино лишь возьму семьи беженцев, ну и калек… до Гензана.

Последний раз в жизни он поднялся на мостик миноносца.

* * *

Гензан! Салют наций — двадцать один выстрел, и еще дали тринадцать выстрелов — салют кораблям в гавани. В отсеках плакали дети…

Первый вопрос, который задал Коковцев, был таков:

— А что слышно из России, господа?

Издали родина казалась другой — в святочном нимбе…

Японцы советовали просить подданства США, искать работу в Корее или оставаться в Маньчжурии. Коковцев навестил Старка:

— Кажется, пришло время прощаться, Жорж?

— Умоляю тебя — доведем эти коробки до Шанхая…

В самом конце года флотилия бросила якоря на шанхайском рейде, и здесь, в космополитическом городе, насыщенном всякими соблазнами, команды миноносцев ударились в такой разгул, что всем чертям тошно стало. Только погодя, очухавшись от пьянства и скандалов по кабакам Шанхая, матросы стали посматривать на яхту «Адмирал Завойко», поднявшую красный флаг:

— Эй, завойковцы! Вы что, в Россию собрались?

— Домой, — отвечали с яхты.

— Может, и нас прихватите, а?..

Командир яхты стал вроде консула РСФСР:

— Имею на руках воззвание ВЦИК об амнистии всем матросам и офицерам флотилии, но амнистия действительна лишь в том случае, если верне во Владивосток и свои миноносцы. Относительно же амнистии для адмиралов распоряжений я не имею…