Мужчина и женщина наедине, после стольких лет разлуки.

Скарлетт заметила седину в волосах Эшли и подумала:

«Он уже никогда не будет молодым». От этой мысли хотелось оплакивать и его, и себя.

Скарлетт не была с мужчиной с тех пор, как зачала Бонни. Эшли не был с женщиной восемь лет.

Субботний день. Ноющие пилы умолкли и лежат, смазанные маслом на выходной, никто не бросает с треском бревна в кучи, не слышно окриков мастеров. С работниками рассчитались, и все ушли по домам. В солнечных лучах кружат пылинки.

— Дни становятся длиннее, — произнес Эшли.

— Да-да, — ответила Скарлетт.

Весенняя муха, одна из тех толстых, ленивых созданий, что появляются, когда теплеет, билась в окно, пытаясь выбраться наружу. Она умрет, как и все твари, созданные Богом, так и не осуществив своего желания.

Скарлетт О'Хара, размышляя, как невыразимо печальна жизнь, ступила в объятия, которых ждала так долго.

Эшли и Скарлётт идеально подходили друг другу всеми изгибами тела.

Дверь со стуком распахнулась. На пороге стояли Индия Уилкс, Арчи Флитт и миссис Элсинг. Разинув рты.

Скарлетт погибла.

Ретт Батлер несся верхом по темным улицам. Обманутый муж гнал коня галопом по Декатур-стрит до самой окраины и только тогда повернул назад, в Атланту.

Когда великолепный черный конь замедлил бег, Ретт в ярости вонзил шпоры ему в бока.

— Ты будешь слушаться, черт подери! Будешь!

Он не доверял самому себе. Это было хуже всего — знать, что не веришь себе. Четыре года. Четыре года он спал один, пока она мечтала об Эшли Уилксе.

Несколько часов назад Ретт заставил Скарлетт пойти на вечер к Мелани. О чем он думал? Эшли с Мелани изображали счастливую семейную пару. Мелани принимала Скарлетт как сестру, а в это время злой шепоток перелетал из уст в уста за дамскими веерами.

Рогоносец Ретт Батлер. О нет, она не отдала свое тело Эшли. Она отдала только свою проклятую, жаждущую, непрестанно питающую надежды, лукавую душу.

Он залпом осушил флягу. Потом вторую. Слепо проскакал мимо «Красной Шапочки». Макбет, приветственно поднявший руку, разочарованно опустил ее.

Батлер не мог вернуться домой, пока не обрел веру в себя. Нет, пока Скарлетт не запрется у себя в комнате, он туда ни ногой. «Домой». Ретт с презрением выдохнул это слово, будто сплюнул, меж копыт лошади.

Когда он вошел в гостиную, Скарлетт как раз собиралась украдкой выпить бренди. При виде Ретта она побледнела.

Вся его решимость растаяла как дым, хотя руки сами поднялись для удара. Он готов был убить ее на месте. Смерть излечила бы ее от томления по Эшли.

— Пьяный дурак. Уберите от меня свои руки!

— Я всегда восхищался твоим духом, милая. Особенно сейчас, когда ты загнана в угол.

— Ты не сможешь понять ни меня, ни Эшли. Ревнуешь к тому, что тебе недоступно.

Царственным жестом она вскинула голову и, оправив нaкидку, собралась уйти.

Он схватил жену. Прижал плечами к стене.

— Да, я ревную. А почему нет? О да, я ревную к Эшли Уилксу. К нему, к его породе. Мне известно, что он честен и благороден. И это, моя дорогая, самое большее, что я могу сказать тебе — или самому себе — по этому поводу. А мы не джентльмены, честью не обладаем, так ведь? Вот почему мы вечно зеленеем, как лавровый куст.

Ретт пошел за графином, и она в этот момент попыталась удрать.

Муж поймал ее у подножия лестницы. Руки скользнули под пеньюар по мягкой, гладкой коже.

Он хрипло прошептал:

— Ты выгнала меня из города, а сама бегала за Эшли. Ей-богу, в эту ночь нас будет в кровати только двое!

Ретт поднял ее и понес по широкой лестнице большого дома, который он выстроил для своей невесты. Скарлетт дрожала, зачарованная его яростью. На площадке она набрала воздуха, чтобы закричать, но он зажал ей рот своими губами. Скарлетт была его созданием; он воспитал ее, обучал, посвятил себя ей. Она принадлежала ему, и он вправе делать с ней все, что захочет.

Батлер понес ее наверх, в темноту. Дыхание их смешаюсь.

У себя в спальне она раскрылась навстречу ему, словно цветок, а он растоптал этот цветок. Даже когда она позволила себе отдаться во власть любовного пыла, это не смогло утолить его голод.

Несколько часов спустя Ретт поднялся с постели, где была обессиленная Скарлетт. Он не знал, кто был победителем, а кто — жертвой. Глаза воспалились, губы горели, язык pacпуx, тело было липким от пота, своего и ее. Он пах женщиной, которой овладел насильно.

— Господи, — прошептал Ретт Батлер, — я совсем как мой отец.

Когда родители Бонни Блу ссорились — а делали они это ужасно часто, — дом переполнялся злобой, и Бонни прижимала ладошки к ушам, чтобы ничего не слышать. Вчера был особенно плохой день. Взрослые собирались на праздник к тете Мелли, и Бонни думала, что все будут веселые, но днем на заднее крыльцо пришел Большой Сэм, и когда Мамушка услышала его рассказ, лицо у нее стало грустным, а очень скоро и у всех слуг стали грустные лица. Хотя они ничего не говорили Бонни, она понимала, что случилось что-то плохое.

Мама пришла домой и спряталась в спальне; потом вернулся папа Ретт и заставил ее пойти к тете Мелли на праздник. Бонни знала, что мама не хотела идти, но папа заставил.

В ту ночь Бонни не могла заснуть, а когда услышала внизу громкие голоса, приоткрыла дверь и увидела в щелочку, как папа Ретт несет маму наверх, как будто она малышка.

Они целовались. Хорошо бы они помирились и больше не ссорились.

На следующий день мама спустилась только к ужину, веселой, как киска, которую угостили свежими сливками, а папа Ретт ушел. На вопрос Бонни, когда он придет, мама таинственно улыбнулась.

— Когда перестанет чувствовать себя виноватым, радость моя.

Весь вечер она мурлыкала себе под нос, а после ужина достала стереограф. Уэйд, Элла и Бонни уселись вместе с ней на диван и по очереди смотрели картинки — большую реку в Китае и китайцев в шляпах, похожих на перевернутые миски.

Мама надеялась, что папа Ретт вернется домой, но он не пришел. Ни в этот день, ни на следующий, ни на третий. Мама перестала напевать и всем отвечала коротко, а когда Уэйд предложил вытащить стереограф и посмотреть картинки, то раскричалась.

Наконец папа Ретт вернулся, и они опять поругались — хуже некуда! Папа так разозлился на маму, что бросил сигару на ковер в гостиной, отчего провонял весь дом!

А потом Мамушка, притворяясь веселой, сложила одежду Бонни и сказала, что Бонни сейчас ненадолго уедет вместе с папой, но ее глаза в морщинках были грустные.