и повёл его в крепость.

— Кого ещё принесло, — тихо выругался Тьелко, споткнувшись о камень.

— Очередной умник, — равнодушно ответил Макалаурэ, — пришёл жизни учить.

— В бездну… Что б они все провалились…

— Если и провалятся, то и нас прихватят, — отозвался менестрель. — У Валар к нам особая любовь.

— Оромэ мне друг.

— Не поспоришь.

Феанаро проводил сыновей взглядом и подумал, что странно долго нет Эонвэ. Неужели он не заметил присутствия рядом другого Айну?

— Ты узнал меня, ведь так? — откинул капюшон незваный гость.

— Что ты хочешь, Мелькор? — без каких-либо церемоний спросил Феанаро. — Я должен явиться на очередной суд?

— Нет, — Вала осмотрелся. — Я ухожу из Амана. Пойдем со мной.

— В качестве кого, Мелькор?

— Вассала. Лорда. Называй, как хочешь. В Средиземье есть небольшие государства сумеречных эльфов, и одно большое, но с ним особая история. Ты сможешь взять в подчинение земли, а когда придут люди, их тоже сделаешь вассалами. Время эльфов пройдет однажды, Феанаро Куруфинвэ, будущее за людьми, это замысел Эру. Но пока мир такой, какой есть, мы сможем стать властителями огромного континента.

— Мы? — Феанаро был усталый, но ощущение, что его пытаются обмануть, разожгло внутренний огонь. Глаза полыхнули.

— Да. Ты станешь моим ближайшим помощником.

— Рабом.

— Интересная формулировка. Тот, кто стремится к свободе, станет ли порабощать других?

Феанаро посмотрел в глаза Мелькору. В бездне взгляда Вала он видел тьму, открывающуюся за пределами Арды. Там не было ничего. Совсем. А потом появились ощущения и звуки. Феанаро не мог понять, что это такое — окружившие иллюзии не были похожи ни на что, пережитое и слышанное ранее, но Куруфинвэ вдруг осознал — ему тоже всё это доступно, если только...

— Зачем я тебе, Вала? — разорвав ментальную связь, с усилием выговорил Феанаро.

— Ты неверно формулируешь вопрос, — голос Мелькора стал тише и проникновеннее. — Я нужен тебе.

— Уверен?

— Твоя дерзость мне всегда нравилась. Как ты полубрату тогда сказал? «Смотри, единокровный брат! Это поострей твоего языка. Попытайся ещё раз узурпировать моё место и любовь моего отца, и это, быть может, избавит Нолдор от того, кто жаждет быть господином рабов».

— О прошлом успели забыть все, кроме тебя? — почти удивился Феанаро.

— Я Вала, это многое объясняет.

— Это ничего не объясняет! — гордо выпрямившись, заявил тоном короля глава Первого Дома Нолдор. — Говори, что тебе от меня нужно!

Мелькор задумался. Он внимательно смотрел на Феанаро сверху вниз, но без превосходства, словно на равного себе.

— Ты слишком наивен, сын Мириэль, — ровным тоном произнес Вала. — Думаешь, если один из нас помог твоему наследнику, все Айнур готовы простить тебе мятеж? Созданные тобой Камни, сделавшие своего творца в глазах эльфов едва ли не равным Валар, стали опасным сокровищем. Владыки Арды пойдут на всё, лишь бы отнять их у тебя.

— С чего бы?

— Ты сам знаешь ответ. И знаешь, что я прав. Помнишь мои слова о том, что в конце концов править будет твой полубрат? Так и вышло. Я сам Вала, мы едины в Творении, и я знаю, что говорю. Пойдем со мной в Средиземье.

— А если я откажу?

— Пойми простую вещь. Ни ты, ни кто-либо другой из эльфов и даже Майар никогда не смогут в полной мере управлять силой Сильмарилей. Ты создал поистине великие творения, и однажды их мощь выйдет из-под контроля. И даже ты, создатель, не справишься…

— Уходи! — закричал Феанаро, хватаясь за створку ворот. — Прочь из моего дома! Проходимец! Ты не получишь моё сокровище! Никто не получит! Вон отсюда, ты, тюремная ворона Мандоса!

Толкнув Вала Мелькора в ворота, Феанаро захлопнул створки и запер засов. Переполняемый злобой, шокированный собственным поступком, Куруфинвэ бросился в крепость проверить замки на дверях, хотя и понимал — это бесполезно. Страх потерять главное сокровище помутил рассудок, Феанаро судорожно переставлял сундуки, пытаясь спрятать Сильмарили как можно дальше. Пусть лучше никто не знает, где они.

Привычное

Оторвавшись от нескончаемых свитков, заваливших стол, король-наместник отложил перо и подошёл к окну. Среди играющих оттенками золота брызг причудливого фонтана песня его старшего сына казалась странно таинственной, заставляла сердце биться быстрее, словно от сильного волнения. Было в этой простой на первый взгляд мелодии что-то особенное, берущее за душу. Может, потому что Финдекано сейчас пел для жены?

Кто любит, тот любим,

Кто светел, тот и свят.

Пускай ведёт звезда тебя

Дорогой в дивный сад…

Нарнис слушала с грустной улыбкой.

— Майти не нравится эта песня, — почему-то вдруг вспомнил Финдекано. — Когда-то давно, ещё юнцом, я спел ему её. И он сказал, что я пою то, что никому не интересно.

— Мнение сына мятежника не обязательно учитывать принцу Нолдор, — не поднимая глаз, произнесла нежным голосом Нарнис.

Её слова больно ранили Финдекано и заставили в очередной раз всерьёз обеспокоиться слышавшего разговор Нолофинвэ. Король всё больше восхищался невесткой, но Нарнис пугала его. В душе росло чувство опасности, порождаемое чем-то тайным, скрытым в холодных серых глазах прелестной эльфийки. И если раньше можно было в нужный момент напомнить, что Нарнис не подарила наследника супругу, то теперь подобное обвинение стало выглядеть слишком предвзятым: жена Турукано тоже родила дочь.

Нолофинвэ отвернулся от пытающегося извиняться перед женой ни за что старшего сына и задумался о младшем. Турукано, изначально любивший тренировки с мечом, однажды бросил оружие к ногам отца, заявив, что не обнажит сталь ни при каких условиях, потому что осознал, насколько ценна жизнь. Разумеется, Лаурэфиндэ поспешил предложить себя в качестве замены Турукано во главе армии Второго Дома, наравне с Финдекано, и Нолофинвэ не стал противиться. Молодой эльф, порой слишком горячий, своей отчаянной храбростью мог служить примером для подражания остальным воинам. Полезное качество. Особенно, если срок изгнания Феанаро действительно подходит к концу.

***

Это было безумием, но безумием необходимым.

Бешеная скачка сквозь лес, как тогда. Но в одиночестве.

Конь летит через поля. И никого рядом.

Это снова побег.

Только на этот раз не вдвоем.

Где-то очень глубоко в измученной душе пряталось понимание — все бесполезно, но надежда не давала успокоиться и жить дальше. А значит, она должна