— Не капризничай, Чалыкушу! Мы же видим, что тысчастлива. А ну, говори за мной: «Дядюшка, ты все очень хорошо устроил. Именнотак я хотела».

Азиз-бей почти насильно заставил Феридэ повторить эти слова.Затем он распахнул дверь в комнату и, победоносно улыбаясь, воскликнул:

— Я уполномочен действовать именем шариата. От лицаЧалыкушу… извиняюсь, от лица Феридэ-ханым заявляю о согласии на брак сКямраном-беем. Читайте молитву, а мы провозгласим: «Аминь!» — он обернулся кФеридэ: — Что скажешь, Чалыкушу? Ах ты, проказница! Ростом с ноготок, а скольколет всех нас мучила! Ну что? Как я тебя на этот раз обвел вокруг пальца?

Из сада донеслись детские голоса.

— Сейчас начнутся длинные поздравления, поцелуирук, — продолжал Азиз-бей. — Отложим все это до вечера. Я самприготовлю невиданный свадебный стол. Ну, живей, сынок! Какой вам прок от нашейболтовни? Мне кажется, у вас есть что сказать друг другу. Видишь, черный ход?Веди жену по этой узкой лесенке, умчи ее далеко-далеко, куда захочешь. Потомвернетесь вместе.

Кямран с силой потянул Феридэ за руку, увлекая за собой клестнице. Но тут к ним подскочила Мюжгян. Подруги, плача, расцеловались.

Азиз-бей громко высморкался, стараясь скрыть слезы, которыекатились по его лицу, и потряс рукой с видом настоящего оратора:

— Эй, Чалыкушу, таскавшая мою черешню! Если ты и другихбудешь учить воровать, достанется же тебе! Ну-ка, отдавай мне ее! Мы сведемсчеты! — Азиз-бей поднял в воздух Феридэ, которую Кямран все еще держал заруки, крепко поцеловал и снова толкнул в объятия молодого человека. — Этойночью тебя ждала морская буря. Мы спасли тебя от нее. Но теперь тебе угрожаетрыжая «буря», мне думается, она пострашнее. Да поможет тебе аллах, Чалыкушу!

Молодые люди кинулись вниз по узенькой лесенке. Казалось, заспиной у них выросли крылья. Кямран обнял Феридэ, он сжимал ее в своих объятияхтак, словно хотел задушить, стискивал до боли ее пальцы.

Феридэ зацепилась платьем за лестничные перила. Они намгновение остановились, тяжело дыша. Молодая женщина пыталась высвободить подолплатья. Кямран сказал взволнованно:

— Феридэ, я не могу поверить, что ты моя!.. Чтобызаставить сердце верить этому, я должен в своих руках ощутить тяжесть твоеготела! — И он, как ребенка, подхватил девушку на руки.

Феридэ задыхалась, дрожала, стараясь вырваться: из-подчаршафа выбились волосы; Кямран прижался к ним лицом, от близости девичьеготела вспыхнула кровь. Силы его удвоились. Кямран понес ее вниз. Девушказамерла, у нее захватило дыхание, как у человека, падающего в пропасть. Она исмеялась и плакала.

У ворот в маленьком каменном дворике Феридэ взмолилась:

— Посмотри на меня, Кямран. Можно ли в таком видепоявляться на улице? Позволь, я на минутку поднимусь к себе, переоденусь и тутже вернусь.

Кямран, не отпуская девушку, говорил, смеясь:

— Это невозможно, Феридэ. Такое бывает только один раз.Отпустить тебя после того, как ты попала ко мне в руки!..

Казалось, у Феридэ не было сил сопротивляться, она спряталалицо на груди Кямрана и стыдливо призналась:

— Ты думаешь, я сама не раскаялась в том, что ушлатогда?

Кямран не видел лица Феридэ. Он только чувствовал, что егопальцы, гладившие щеки и губы любимой, обжигают горячие слезы.

Молодые люди шли по дороге, обнявшись. Увидев, что навстречуидут два рыбака, они отпрянули друг от друга.

Они почти не разговаривали. Какое счастье идти рядом!Близость тела опьянила их. Вот и дорожка через виноградник, та самая, гдедесять лет тому назад Кямран увидел Феридэ.

— Ты, наверно, не помнишь это место, Феридэ? —спросил молодой человек, нежно трогая Феридэ за плечо.

Девушка глянула вдаль, туда, где исчезала дорожка, иулыбнулась.

— Значит, ты помнишь? — допытывался Кямран.

Феридэ тихо вздохнула и задумчиво, словно улыбаясь мечте,посмотрела в лицо Кямрану.

— Разве можно забыть, как я обрадовалась в ту минуту!

Кямран взял Феридэ за подбородок, боясь, что она отвернетсяи он не сможет видеть ее глаз, и заговорил медленно и тихо:

— Все наши злоключения начались здесь, моя дорогаяФеридэ. Я знаю, твои глаза столько страдали, столько видели, что смогут меняпонять. Когда я полюбил тебя, ты была легкомысленной, шаловливой девочкой, укоторой на уме одни только шутки да забавы. Ты была неугомонной, неуловимойЧалыкушу. Я полюбил тебя горячо: просыпаясь, каждое утро я чувствовал, чтолюбовь к тебе становится все сильнее. Я и стыдился этого и боялся. Иногда тытак смотрела на меня, говорила такие слова, что я впадал в отчаяние. Однаконастроение у тебя быстро менялось. Порой в твоих детских, всегда смеющихся илукавых глазах вспыхивало что-то новое: это пробуждалось девичье сердце, нежноеи чувственное. Мгновение — и все исчезало. Я говорил себе: «Нет, невозможно,этот ребенок не поймет меня! Она разобьет мою жизнь!» Мог ли я надеяться, чтоты окажешься такой верной и посвятишь мне всю свою жизнь, отдашь все своесердце? Возможно, потому ты и убегала от меня при встречах, чтобы я не заметил,как краснеет твое лицо, как дрожат твои прекрасные губы. Я думал, это простоптичье легкомыслие, и страдал. Скажи, Феридэ, как могли уместиться в маленькойгруди Чалыкушу такая глубокая верность, такая тонкая душа? — Кямран наминуту умолк. На его прозрачных, нежных висках выступили капли пота. Он нижеопустил голову и заговорил еще тише: — На этом мои муки не кончились, Феридэ. Яревновал тебя даже к своей тени. Ведь на свете нет таких чувств, которые неослабевают, не стареют со временем. Я говорил: «А вдруг потом я не буду любитьФеридэ, утрачу это сладостное, волшебное чувство?» Как гасят костер, боясь, чтоон прогорит и больше не запылает, так и я старался изгнать твой образ из своегосердца. Феридэ, в горах цветет одна трава, не помню ее названия. Если вдыхатьаромат этой травы непрерывно, то человек уже ничего не ощущает… Вот так иногда,желая вновь вернуть способность чувствовать волшебный аромат, мы начинаемискать другие цветы, вдыхать другой запах, пусть то будет даже запах «желтогоцветка»… Я знаю, ту волшебную траву губит ее же благоухание, люди срывают имнут ее в руках. Феридэ, твои глаза, которые стали такими глубокими отстрадания, твое милое личико утомленное грустными думами, напоминают мне о томцветке, что благоухает сильнее, когда его губят. Ты понимаешь меня, не правдали? Ведь твои глаза уже не смеются, ты не потешаешься над моими словами,наверно, такими бессмысленными.

Феридэ закрывала глаза, как ребенок, которому хочется спать.На ее ресницах дрожали слезинки. Она устала от всех переживаний, колени ееподкашивались. Только руки Кямрана не давали ей упасть.

Как во сне, одними губами, она прошептала: